Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович

Э. О. Чировици

Холод в Берлине

Помимо проигранной битвы больше всего страданий приносит битва выигранная.

Герцог Веллингтон, после битвы при Ватерлоо, 1815 год

© В. Р. Сухляева, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука ®

1

У витрины парикмахерской остановился пьяница, пальцем нарисовал что-то на грязном стекле и сразу юркнул в проулок.

Уже стемнело, в воздухе запахло дымом.

Я подошел, зажег спичку и оглядел кривые символы – явно некий адрес. Подумав, что Белфорд решил меня таким образом разыграть, я переписал послание в блокнот и вернулся к официанту, который забирал с блюдца оставленную мной оплату.

– Вы знаете, где это?

– Здесь, в Кройцберге[1], – кивнул он. – В конце улицы поверните направо, потом еще раз направо, затем идите прямо.

Через десять минут я нашел нужную улицу и, вглядываясь во мрак по сторонам, принялся за поиски дома. Вскоре отыскал и его. Почти как все здания в округе, небольшое двухэтажное строение из красного кирпича ухитрилось выстоять, упрямо сопротивляясь законам физики. Дыры от бомб на узком фасаде были закрыты картоном, нестругаными досками и листами жести. Пустые окна заклеили несколькими слоями плотной бумаги.

Я постучал в дверь, и она сама по себе открылась.

В коридоре на полу лежала навзничь нагая женщина. Коврик под ней смялся – вероятно, когда ее затаскивали в дом. С широко раскинутыми конечностями – словно рисовала ангела на воображаемом снегу – она походила на поломанную куклу.

Я подошел и опустился перед ней на колени, чтобы проверить пульс. Кожа под моими пальцами оказалась холодной. Тело женщины покрывали огромные синяки, раны и царапины. При тусклом свете горящей в жестяной банке свечи я заметил, что ноги у трупа темнее туловища, а ступни покрыты запекшейся кровью, белой краской и грязью.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнул я по-немецки, заглядывая на второй этаж.

В ответ – тишина.

Я поднялся по скрипучим ступеням и оказался в маленькой комнатке без дверей. За крошечным столиком с медными часами и масляной лампой сидела девочка, увлеченно рисуя на картонке. Помимо стола в помещении были только комод, большая кровать с горой одеял и пара полок на стенах.

– Привет! Я Джейкоб, – представился я.

Девочка спокойно повернулась и ответила:

– Я Лиза. Вы же меня не обидите?

– Нет, конечно. Ты тут одна?

– Да.

– А родители где?

– Мама еще не вернулась. Раньше у нее был велосипед, но недавно его забрали солдаты. Папа во Франции, на войне.

– Во Франции?

– Ага. На следующей неделе я выхожу замуж за мальчика по имени Карл. Хотите, его покажу?

Я мельком взглянул на детский рисунок, изображавший человечка с ворохом ярко-оранжевых штрихов вместо волос.

– Красивый. Ты знаешь тетю, которая лежит в коридоре внизу?

– Она спит.

– Верно, спит. Она живет здесь, в этом доме?

– Нет.

– Ты никогда ее раньше не видела?

– Нет. Где-то час назад я услышала шум внизу и спустилась. Тетя заснула на полу. Наверное, очень устала.

Я взглянул на наручные часы и уточнил:

– Она лежит там уже час?

– Да.

Я достал из кармана шоколадный батончик и положил на стол.

– Вот, держи. Послушай, мне нужно найти телефон.

Девочка схватила лакомство и внимательно оглядела.

– Можно съесть прямо сейчас?

– Конечно.

Она развернула обертку и тут же проглотила шоколадку. В Берлине я прожил уже три недели, но меня все еще поражало то, с каким лихорадочным остервенением побежденный народ, невзирая на возраст и социальный статус, поглощает все съестное, что оказывается в его распоряжении. На оперном концерте, который я посетил несколькими днями раньше, – сложно вообразить, как подобное мероприятие могло состояться в разрушенном городе, – в антрактах немцы перекусывали корками хлеба. До чего странное зрелище! Множество челюстей двигались одновременно, словно люди синхронно жевали резинку.

– Мне нужно, чтобы ты осталась здесь и ждала маму, – велел я девочке. – И сделаешь еще кое-что? Если она вернется раньше меня, попроси ничего не трогать внизу.

Лиза кивнула.

Собираясь на интервью, я захватил с собой фотоаппарат, с помощью которого теперь сделал несколько снимков тела. Вспышки пронзили тьму. Погибшая показалась мне еще моложе, чем при первом взгляде: она едва перешагнула порог совершеннолетия. Я заметил на правой щеке родимое пятно размером с монетку, почти неразличимое из-за синяков.

Снаружи шел дождь. Мокрый мощеный тротуар блестел и напоминал змеиную чешую. Дойдя до конца улицы, я огляделся и понял, что нет никакой надежды найти поблизости телефонную будку, а почтовые отделения давно закрылись. Я направился обратно и посмотрел на время: половина одиннадцатого, значит, начался комендантский час.

Миновав мост через реку, я прошел еще немного, и тут из темноты меня окликнул голос. Одновременно в лицо ударил луч света. Я не понимал русской речи того, кто держал фонарик, но догадался, что мне велят не двигаться. Щурясь от яркого света, я поднял руки над головой и замер. Меня окружили трое солдат с суровыми лицами и автоматами. От них воняло хозяйственным мылом и сигаретами. Вероятно, парни были примерно моего возраста, однако у них в глазах застыла мрачная тоска людей, которые в своей жизни повидали столько, что хватит на десятилетия вперед.

– Я американец. Журналист, – сообщил я, прикрывая глаза ладонью.

Парни тупо таращились на меня. Тогда я осторожно сунул руку в нагрудный карман и достал журналистское удостоверение.

– Пресса. Американец, – проговорил я медленно и четко, поднимая документ.

Один из солдат бросил на удостоверение равнодушный взгляд, что-то сказал двум другим, затем сорвал с моего плеча сумку и начал в ней рыться.

– Произошло убийство, – сказал я. – Я нашел тело в…

Солдат что-то мне рявкнул, после чего показал содержимое моей сумки товарищам.

– Осторожнее, там фотоаппарат. Sprichst du Deutsch?[2]

Он ткнул мне в живот стволом автомата и жестом велел следовать за ним.

– Куда вы меня ведете? – двинувшись вперед, спросил я и вновь не получил ответа.

Тяжелые сапоги солдат загрохотали по булыжнику – мы пересекали небольшую площадь, направляясь к военному грузовику. Парень с фонариком запрыгнул в кабину, а двое других велели мне забраться в кузов и сели по обе стороны от меня.

– Я не знал, что забрел в ваш сектор, – объяснил я, когда грузовик тронулся. – Мне нужен был телефон, чтобы позвонить в полицию. На другом берегу, в Кройцберге, убили девушку.

Прижав автоматы к груди, солдаты закурили, не обращая на меня никакого внимания. Один