Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович Страница 19

Гарднер несколько мгновений обдумывал мои слова.

– Разве вы не видите, что играете на руку Советам?

– Никому я не играю на руку. Я лишь хочу разобраться в произошедшем.

– С другой стороны, Тюльпанов сказал вам, что Шульц была осведомительницей гестапо.

– И что же?

– Вероятно, во время войны она донесла не только на своих родителей, как вы думаете? Возможно, одна из ее жертв выжила, отправилась на поиски предательницы и той ночью воспользовалась прекрасным шансом ее убить. Сейчас по всей Германии сплошь и рядом случается подобное. В любом случае мне уже пора идти. Проводите меня к выходу, я хочу вам кое-что передать.

Когда мы подошли к двери, он сунул в карман моей пижамы пистолет.

– «Вальтер ППК». Отлично стреляет. Вот разрешение на хранение, пока вы в Берлине.

Мельком взглянув на маленький кусочек картона с моим именем, я сунул его в тот же карман и кончиками пальцев почувствовал тяжелый холод оружия.

– Я даже не знаю, как с ним обращаться.

– Вы чикагский парень, это у вас в крови. Снимите с предохранителя, прицельтесь и нажмите на спусковой крючок. Все очень просто. Пистолет полностью заряжен. Восемь патронов.

В холл вошли два санитара, несшие на носилках человека, и мы их пропустили. Голову молодого пациента охватывала широкая повязка, а лицо было залито кровью.

– Почему вы считаете, что мне понадобится пистолет? – спросил я.

– Всякое бывает. Вокруг вас вертятся настоящие головорезы, и я не хочу, чтобы вы были легкой добычей. Скажите, кто такая Анна?

– Кто?

– Анна. Кто она? Ваша девушка?

– Почему вы спрашиваете?

– Когда я вез вас в больницу тем утром, вы все время повторяли ее имя. И упоминали какие-то часы.

– Я знал только одну Анну, мою младшую сестру, она давно умерла. Видимо, я бредил.

Два дня спустя я уговорил врачей меня выписать. Они предупредили, что мое состояние оставляет желать лучшего, а значит, рецидив не просто возможен, но и весьма вероятен.

Когда я наконец вышел на улицу, под ногами лежал грязный снег, а небо нависало над головой подобно гранитной плите.

Дома все выглядело нетронутым: блокнот лежал на кухонном столе рядом с кружкой, на дне которой засох недопитый кофе. Конверт с фотографиями остался за зеркалом над раковиной, а негативы – под матрасом. После больницы с отапливаемыми, чистыми палатами арендованная комната производила впечатление склепа.

Я затопил печь и отнес постельное белье и одежду в прачечную, расположенную через две улицы. Засунув негативы в карман и завернув в старую газету пять кусков угля, я отправился в парикмахерскую, на витрине которой в тот вечер пьяница написал адрес, и попросил побрить меня и подстричь. Уголь предназначался парикмахеру, пожилому мужчине с несколькими седыми прядями, прилипшими к макушке, чтобы он нагрел воду для бритья.

Я спросил его, нет ли поблизости какой-нибудь фотолаборатории, и он назвал магазин на Вильгельмштрассе, в четырех трамвайных остановках отсюда.

Затем я пошел в отделение «Вестерн юнион» в Целендорфе, однако получить отправленные мне редактором деньги стало настоящим испытанием: клерку за стойкой, худому мужчине с залысиной, мое имя показалось недостаточно американским, а немцам запрещалось отправлять или получать деньги из-за рубежа. Он долго изучал мой паспорт и журналистское удостоверение, а затем с подозрением сказал:

– Выглядят совершенно новыми.

– Они и есть совершенно новые. Я впервые выехал за границу, поэтому паспорт мне выдали всего несколько недель назад, а удостоверение я получил по прибытии.

Я поинтересовался, откуда он родом, и он ответил «из Коннектикута» с таким видом, будто это может каким-то образом усложнить мне дело. Затем клерк решил проконсультироваться с начальством и исчез вместе с моими бумагами в недрах конторы. Получив разрешение на выдачу денег, он вернулся разочарованным и с величайшей неохотой отсчитал мне банкноты, а в ответ на пожелание доброго дня промолчал.

Пообедав в приличном гостевом доме неподалеку, я отправился обратно в Кройцберг, пытаясь по дороге найти магазин, где можно приобрести пальто потеплее, однако ничего не попалось. Когда я добрался до проявочной, пошел снег, а небо потемнело, хотя была всего половина третьего. Снежинки падали хлопьями, словно россыпь конфетти.

Внутри магазина стены были увешаны множеством старых фотоаппаратов, наверняка сломанных. За прилавком сидела женщина средних лет со светлыми волосами и, в отличие от аптекаря на Шарлоттенштрассе, она обрадовалась, услышав, что я американец. В качестве платы за увеличение фотографий она потребовала целую пачку сигарет.

– Очень трудно найти фотобумагу такого большого формата, – объяснила она.

На ней был вязаный синий свитер, обтрепавшийся по краям, и брюки размера на два больше необходимого, однако ногти оказались аккуратно накрашены, а лицо сияло от румян.

Женщина взяла один из негативов и, склонившись над прилавком, внимательно изучила его через увеличительное стекло. Несколько мгновений спустя выпрямилась и заметила:

– Она обнажена.

– Верно. – Я положил рядом с негативами пачку «Лаки страйк».

– Что ж, возможно, вас заинтересует кое-что еще.

Она вытащила из-под прилавка большой толстый альбом в розовой обложке и передала его мне.

– Ну же, загляните. Можете не спешить. Если вам кто-нибудь понравится, скажите мне.

Я пролистал альбом: каждая страница содержала по шесть фотографий размером с пачку сигарет, на них изображались обнаженные женщины в непристойных позах. Некоторым было, вероятно, под сорок, а другим явно не исполнилось и восемнадцати. Я уже собирался закрыть альбом, когда заметил фотографию Марии: в одной лишь широкополой шляпе, украшенной перьями, она поставила ногу на табурет. Закрыв альбом, я оттолкнул его подальше от себя.

– Это только образцы, – сказала продавщица. – Они выпускаются полными наборами по двенадцать штук, по десять сигарет за каждый.

– Вы меня неправильно поняли. Негатив, на который вы смотрите, был сделан на месте преступления. Я помогаю полиции в расследовании.

Казалось, мои слова не произвели на нее никакого впечатления.

– Значит, вас ничего не заинтересовало?

– Нет. Когда можно прийти за фотографиями?

Продавщица убрала альбом под прилавок.

– Около четырех. Вас устроит?

– Да, спасибо. Скажите, кто эти женщины на снимках?

– Обычные женщины. Когда нужно быстро подзаработать, они приходят сюда. У меня в задней части магазина есть небольшая фотостудия со световым оборудованием, реквизитом и остальным. Мы все вынуждены продавать то, что нам легче всего достать, согласитесь? Американцы – мои лучшие клиенты.

Когда я вышел из магазина, снегопад уже закончился, поэтому я отправился к Марии пешком. Она пригласила меня войти, удивленная моим возвращением, поскольку решила, что я уехал в Штаты. Пока она вешала мое пальто, я рассказал ей о своей болезни. Затем мы сели на два почти новых деревянных стула, которые вдруг появились в доме