Умница - Хелена Эклин Страница 19

А нынешняя промолчала.

А ведь она могла бы поговорить с Эмми и объяснить, что произошло на самом деле. Почему же она этого не сделала? Мне вспомнился эмодзи, показывающий палец вверх, – ее сухой ответ на мое вчерашнее сообщение. Получается, она и не думала меня прощать.

Я уже начала жалеть, что вообще перед ней извинилась. Обычно я извинялась перед всеми за все, за каждый малейший проступок, а порой и за чужие ошибки. Я извинялась, когда кто-то перехватывал у меня последнюю корзину для покупок в супермаркете. Извинялась перед Питом, когда он возвращался домой поздно. Извинялась перед Стеллой, если вода в ванне была чуть теплее или холоднее, чем ей хотелось. «Советы Шарлотты» гласили: «Если сомневаешься, извинись. Это ничего не стоит».

Однако извинение перед Шери все же имело свою цену: я выставила себя виноватой. Пусть и она попросит прощения, от нее не убудет.

Я отнесла еду в комнату Стеллы и плюхнулась на свою кровать. Если бы мы с Шери по-прежнему дружили, я бы вернулась к нашей давней шутке и написала бы: «Плевать, вот схожу на бровки – и настроение точно поднимется!» Но вместо этого я стала листать фото с идеями по организации домашнего пространства, стараясь не обращать внимания на пощипывание в глазах. Мне особенно нравились шкафы и ящики, содержимое которых можно было увидеть сразу. Я ужасно устала от того, что вещи в доме то и дело теряются.

Дверь спальни с грохотом захлопнулась от порыва ветра. Сколько же я спала?

– Стелла! – позвала я, поспешив к ней в комнату. Все было на своем месте: плакат с птицами Калифорнии, коллекция раковин, с виду одинаковых, но только не для моей дочери (она сразу заметила, когда я однажды попыталась выбросить парочку), плюшевая сова, которую мы сшили вместе из ткани, оставлявшей повсюду мелкий ворс. Не было главного – самой Стеллы. Ледяной холодок пробежал у меня по груди.

Наверное, она в своем «логове»? Нет, пусто. Я вернулась в гостиную. Может, пока я спала, она спряталась за шторкой?

Входная дверь была распахнута – так вот откуда взялся сквозняк.

Меня охватило странное чувство, будто все это было предначертано. Будто так и должно было случиться. С того самого дня, как Стелла появилась на свет, я не могла поверить своему счастью. Все гадала, чем же заслужила такое сокровище. Когда нас выписывали из роддома, я чувствовала себя так, словно теперь с нами будет жить сказочная птица феникс. И вот она упорхнула.

Я выскочила за ворота. На улице не было ни души.

– Стелла! – крикнула я. Дочки и след простыл. Куда бежать? Куда она вообще могла пойти? Ей ведь всего восемь, и она всегда боялась оставаться без меня, даже в туалет в ресторане одна не ходила.

– Стелла! – снова закричала я. Чудилось, что жители окрестных домов наблюдают за мной и думают: «Вот ведь чокнутая». Попросить о помощи было не у кого. Казалось, будто в горло мне льется ледяная вода, заполняет меня с такой скоростью, что я вот-вот лопну.

На углу в двух кварталах от меня я увидела пожилую женщину с аккуратной прической и в темно-коричневой юбке.

– Помогите! – крикнула я. Женщина помахала рукой. Тут я узнала Ирину.

А потом из-за угла, пританцовывая, появилась Стелла. Я бросилась к дочери, зарылась лицом в ее волосы и прижала к себе так крепко, будто хотела, чтобы она снова оказалась внутри меня, там, где уже не страшны никакие опасности. Стелла позволила себя обнять, хотя ответной нежности не проявила.

Мне все никак не удавалось отдышаться.

– Куда ты ушла, солнышко?

– На плавание. Но Ирина велела вернуться домой.

Я напрочь забыла про ее частные воскресные уроки. Обычно приходилось волоком тащить Стеллу в бассейн. Но не беда, главное, что она нашлась.

– Нельзя ходить одной, ты же знаешь, – напомнила я, не в силах унять бешеное сердцебиение. А что, если бы она попыталась перейти оживленную улицу?

Стелла спокойно ответила:

– Я выходила одна много-много раз.

Впервые она лгала мне так явно. Я даже растерялась. Как поступить? Наказать ее? У меня для этого не было ни навыков, ни опыта. Поставить Стеллу в угол? Это ее совершенно не расстроит. Может, она нарочно проверяет мои границы? Смотрит, как далеко можно зайти? Вдруг именно в этом суть того крестика на стене? И отказа есть со мной за одним столом.

Я беспомощно посмотрела на Ирину. Та словно бы знала, что нужно делать. Присев на корточки – так, чтобы ее взгляд оказался со Стеллиным на одном уровне, – она крепко взяла ее за плечи.

– Теперь слушать меня, – отчеканила Ирина, и ее голос был строг и резок. Я остолбенела: я никогда не говорила с дочерью таким тоном. Я уже хотела вмешаться, осадить Ирину, но что-то меня остановило. Ирина поймала взгляд Стеллы и рявкнула: – В этой страна дети одни не гулять. Понимать?

Я думала, Стелла возмутится, но она лишь кивнула. Я потрясенно наблюдала всю эту сцену. Неужели так и нужно себя с ней вести? Когда Стелла выводила из себя мать Пита, Дайан, та советовала дать ей конфетку, видя в ней панацею. Эдит же бросала фразочки вроде: «Какая-то она у тебя слишком болтливая» или «А ей точно хватит такой крошечной порции?» Стелла воротила нос от жевательных конфеток, которые ей подсовывала Дайан, а мамины колкости лишь подстегивали ее упрямство. Но, кажется, Ирина нашла к ней ключ.

– Хорошо, – сказала Стелла.

Ирина выпрямилась и положила руку мне на плечо. Ее ладонь была теплой и тяжелой. Я едва сдержала слезы.

– Спасибо, – поблагодарила я. – А куда вы идете?

Она выглядела намного лучше, чем в прошлый раз: покрасила и аккуратно причесала волосы, надела белую блузку с темной юбкой и телесные колготки, обулась в строгие туфли, похожие на мужские. Нанесла на веки (теперь уже на оба) знакомые синие тени.

– Я идти к тебе, – ответила Ирина. В руках у нее белел какой-то марлевый сверток. Она кивнула на Стеллу. – И к маленький волчонок, конечно же.

Стелла радостно взвыла.

– А что это у тебя в руках? – спросила она.

– Извини, это не назук. Это я печь для твой мама. Это… – Дальше Ирина произнесла что-то невнятное, будто пытаясь избавиться от невидимой волосинки на языке, и, заметив наши озадаченные взгляды, пояснила: – На английский это «масляный хлеб».

– А я люблю назук, – сказала Стелла.

Ирина улыбнулась.

– В другой раз, может быть, принести. А сегодня я взять масляный хлеб. Это рецепт мой мужа. Этот хлеб исцелять мам.

На вид он выглядел весьма сомнительно, но ее забота меня растрогала.

– Спасибо вам большое, это так приятно, – искренне поблагодарила я. – Не терпится попробовать. – Я потянулась за хлебом, но Ирина еще не готова была с ним расстаться.

– У отец Бланки пекарня. Быть давным-давно. Он учить меня печь разное. Вот как я делать масляный хлеб: раскатывать тесто на весь стол, очень, очень, очень тонко. Потом скручивать его, делать… – она покачала головой. – Улитка?

– Спираль! – подсказала Стелла.

Ирина кивнула.

– Потом снова раскатывать на весь стол и опять скручивать, как улитка. – Она прижала хлеб к себе, как драгоценность. – И так семь раз.

– Семь? – восхитилась я. – Ну и ну! – Конечно, ей хотелось посмотреть, как я пробую хлеб, в который она вложила столько труда. Стоило уступить ей в знак благодарности, она ведь помогла найти Стеллу. А после упоминания о Бланке и вовсе невозможно было отпустить ее ни с чем – ведь она испекла для меня хлеб, несмотря на собственное горе.

– Стелла, ты нарисовать мне что-нибудь? – спросила Ирина, когда мы пришли домой. – Красивый картинка для мой дом? – Дочь засияла от радости и кинулась за своими карандашами. Ирина присела на диван и развернула хлеб. Он был похож на жирную сероватую питу. Я вспомнила свою колонку об этикете – как культурно съесть то, что не очень нравится. «Советы Шарлотты» давали такую рекомендацию: «Откусите маленький кусочек и проглотите, как таблетку. Тогда вы не почувствуете вкуса».

Но аромат хлеба сразил меня наповал, и впервые за много дней у меня заурчало в животе. Запах выпечки напоминал о «Торте из воронки», которым можно угоститься на ярмарке летним вечером, и о картошке