Диалоги. Практика латинского языка - Хуан Луис Вивес Страница 32

тем, кого отец дал тебе воспитателями и учителями, управителями и как бы руководителями этого [твоего] слабого возраста, для той дороги, на которую ты еще не вступил. Ведь у отца, которому ты дороже, чем он сам тебе, бόльшая забота о тебе, чем у тебя самого; и в этом деле полезно воспользоваться не только его советом, но и мудрых людей.

Моробулус. Я слишком долго молчал.

Софобулус. Действительно так, вопреки своему обычаю; и этому я уже давно сильно удивлялся.

Моробулус. Разве не твой отец, Филипп, и король Галлии, и многие другие короли и государи без образования [280] и столь тяжелой работы, каковую этот [Софобул] сурово возлагает здесь на твои нежные плечи, управляют королевствами и своей властью держат в повиновении народ?

Софобулус. Нет никакой вещи столь легкой, которая не стала бы тяжелой, если будешь делать против воли. Труд образования не является тяжким в использовании для того, кто охотно его берет на себя, а кто вынужденно, тому должно будет тяжело и невыносимо даже играть, гулять в красивейших местах. Тебе, Моробул, очень жадному молоть вздор, привыкшему всегда к пустякам, услышать или сделать что-то серьезное, подобно смерти. Со своей стороны, многие другие считают жизнь для себя жестокой, если для этого образа жизни не установили свои правила. Сколь много существует [людей], особенно при дворах, для которых нет ничего сладостнее, чем досуг тупой и бездеятельный – приложить руку к какому-нибудь делу, для них вместо пытки. С другой стороны, сколь многие среди народов скорее умрут, чем проведут все дни свои праздными и быстрее утомятся от безделья, чем от душевного рвения в каком-нибудь деле. Но чтобы тебе ответить о Цезаре [императоре] и о короле Галлии, послушай меня в целом о стариках: они, как я посчитал, есть те, кто прошел это пространство жизни. Если все, сколько бы их ни было, прошли какой-то путь, они согласно будут рассказывать, что натолкнулись в пути на место, полное трудности и опасности, из которого ушли измученные и наихудшим образом пострадавшие, что, если на такой же путь они вступят снова, ничего не будут тщательнее остерегаться, чем этой опасности. Как ты считаешь, разве небезрассудному человеку будет свойственно, вступив на тот же самый путь, не вспомнить о такой опасности, не избежать ее?

Филиппус. Я все еще не понимаю, чего ты хочешь.

Софобулус. Тогда я скажу яснее на примере. Представь на реке узкую доску вместо мостика, тебе сообщат, что все, кто бы ни пытался ее перейти, сидя на лошади, падали в воду, подвергали жизнь опасности [и] с трудом были извлечены полуживые. Ты это понимаешь?

Филиппус. Очень хорошо.

Софобулус. А что ты? Разве не покажешься себе безрассудным, если, совершая этот путь, не спустишься с лошади и избежишь этой опасности, которую, как ты слышал, претерпели другие?

Филиппус. Я действительно так бы сделал.

Софобулус. И справедливо. Расспроси еще стариков, какую больше всего неудачу они чувствовали в жизни, что их огорчает и о чем сильно сожалеют, что упустили? Все тебе в один голос ответят: что-то изучавшие, изучали приблизительно, которые же ничего [не изучали], [даже] не трудились, чтобы что-то узнать. Начав эти сетования, они без конца сообщают, что были посланы родителями или воспитателями в школы и к ученым магистрам, однако из-за пустых удовольствий или игр, или охоты, или любви, или соблазненные подобными пустяками, упустили из рук прекраснейшие случаи [возможности] обучения. Поэтому они жалуются на свою судьбу и оплакивают свой жребий и обвиняют самих себя, осуждают, иногда даже проклинают. Разве ты не видишь, что на пути этой жизни состояние праздности и невежества, наиболее враждебное и опасное и единственное из всех, которого особенно следует избегать? И к тому же ты слышишь столь жалкие сетования тех, которые в нем погрязли. Таким образом, со всей заботой и тщательностью должно его остерегаться, [и] отбросив и презрев лень, досуг, любимчиков, негодных и презренных болтунов, надо со всем напряжением души приложить старание к изучению наук и взращиванию доброй мысли. Ты спроси своего отца, хотя еще молодого, и твоего Моробула, уже старика. Вы поймете от них [из их слов], что мое суждение истинно.

XXI. Игра в карты или листы

Валдаура, Тамаюс, Кастеллус, (Лупиан), Манрикус [281]

Валдаура. Какая холодная погода! Какое застывшее и суровое небо, какая тревожная (неблагоприятная) земля!

Тамаюс. К чему призывает нас этот облик неба и земли?

Валдаура. Не выходить из дома.

Тамаюс. А что делать дома?

Валдаура. При ярком очаге изучать, размышлять, думать о вещах, которые приносят пользу уму и добрым нравам.

Кастеллус. Именно это главным образом и надо делать, и ничего не должно быть для человека важнее. Но когда душа ослабеет от этого напряжения, чем она развлечется, по крайней мере в это время?

Валдаура. У разных [людей] разные [виды] отдыха для души, я же больше всего нахожу удовольствие и восстанавливаюсь от игры в карты.

Тамаюс. И характер погоды приглашает к тому, чтобы мы удалились в хорошо закрытую и отовсюду огражденную от ветра и холода комнату, с зажженной печью, с поставленным столом с картами.

Валдаура. Ой, не с картами.

Тамаюс. Я говорю об игральных [картах].

Валдаура. Это годится.

Тамаюс. Тогда надо взять кое-какие деньги и камешки для счета.

Валдаура. Камешки не нужны, если будут в наличии совсем мелкие деньги.

Тамаюс. У меня нет никаких, кроме золотых и крупных серебряных.

Валдаура. Поменяй несколько из серебряных монет на мелкие монеты. Эй, парень, возьми эти монеты – простые, двойные, полуторные, тройные и позаботься у менялы для нас о мелких монетах, простых, двойных, тройных, не больших [не большего достоинства?].

Тамаюс. Сколь чистые эти деньги (монеты)?

Валдаура. Без сомнения, еще новые и недавно отчеканенные.

Тамаюс. Пойдем в игровой форум, где можно найти все готовое.

Кастеллус. Бесполезно, ведь у нас было бы много судей. Зачем ты будешь играть там как на публичной дороге? Будет разумнее вернуться в твой дом и пригласить немногих из [нашего] сообщества, более всего способных оживить душу.

Тамаюс. Твоя комната для этого удобнее, ведь в моем доме нам будут мешать служанки матери, всегда что-то ищущие в женских сундуках.

Валдаура. Итак, в столовую.

Тамаюс. Будет так, идем. Парень, позови сюда к нам Франциска Лупиана, Родерика Манрика и Зойластра [282].

Валдаура. Подожди. Менее всего Зойластра, человека гневного, сварливого, крикливого, клеветника, который из минимальных вещей часто создает жуткие трагедии.

Кастеллус. Ты, действительно, очень правильно предостерегаешь. Ведь если такой парень присоединился бы к нашему отдыху, то это была бы не игра, а серьезная ссора. В таком случае пригласи вместо него Римозула [283].

Валдаура. И не его, если не хочешь, чтобы все, о чем мы будем здесь болтать, до восхода солнца стало известно всему городу.

Кастеллус. Он