Диалоги. Практика латинского языка - Хуан Луис Вивес Страница 31

Софобулус. Доподлинно не людей, но пороков, которые являются мерзкими и непереносимыми господами любого человека, бесчестного и преступного.

Филиппус. Я недостаточно понимаю то, что ты говоришь.

Софобулус. Но понял, что [сказал] Моробул.

Филиппус. Все очень ясно [понял].

Софобулус. О, сколь счастливы были бы люди, если бы, находя очень быстро смысл и понимание вещей легких и дурных, понимали бы также вещи добрые и полезные. Теперь же происходит наоборот. В этом возрасте пустяки, глупости, мало того, [даже] сумасбродства, к которым тебя побуждал Моробул, ты легко понимаешь, а что я говорил о добродетели, о достоинстве, о всякого рода похвале, понял так, как если бы я говорил по-арабски или по-гетски [фракийски].

Филиппус. Что бы ты посоветовал в таком случае нужным сделать?

Софобулус. По крайней мере, чтобы сдерживать одобрение [т. е. не всегда соглашаться] и не успокаиваться ни от увещеваний того [Моробула] и ни от моих, насколько ты можешь судить о тех и других.

Филиппус. Кто поможет в этом суждении?

Софобулус. Возраст, образование, опыт.

Моробулус. Ах, сколь долгим было бы это ожидание!

Софобулус. Хорошо наставляет Моробул: бросай книги, идем играть и будем играть в игру, в которой избирается один царь; он предписывает другим, что должно делать, прочие повинуются законам игры, ты будешь царем.

Филиппус. Какой будет игра? Ведь если я не буду знать ее, как я могу вести себя как царь?

Софобулус. Что ты говоришь, миленький Филиппчик (Philippule dulcissime), радость Испании? В игре и в делах легчайших, в которых ошибка не доставит никакой опасности, ты не осмеливаешься принять государство, не зная игры, и ты желаешь серьезно посвятить себя [управлению] и править многими и столь большими государствами, не зная положения народа, законов, администрации, наконец, не обученный никакой науке, знающий только смешные нелепости, каковые тебе этот Моробул вливает в душу?

Эй, мальчик, скажи начальнику конюшни, чтобы он привел сюда того неаполитанского коня, необузданного, строптивого и норовистого, на которого Филипп сядет.

Филиппус. Вовсе не того, но другого, кроткого. Ведь у меня еще нет ни искусства, ни сил для управления столь строптивым конем.

Софобулус. Скажи на милость, Филипп, ты полагаешь, что какой-либо лев, тоже неукротим, или конь до того строптив и упрям и не повинуется узде, как народы и сообщества людей, те, которые сходятся и собираются вследствие всяческих пороков, бесчестных поступков, злодеяний и преступлений, вследствие потрясений души, сильных, раздраженных, возбужденных, пылких? Ты не осмеливаешься коснуться коня, а требуешь для управления и руководства народ, более трудный, чем какой-то конь? Но опустим это. Видишь на реке лодочку? Плавание – приятное занятие, наслаждение красотами луга и ивняка. Прошу, спустимся в нее [лодку], ты сядешь за руль и поведешь челнок.

Филиппус. С тем, конечно, чтобы я вас опрокинул и утопил, подобно тому как недавно сделал Пиментелулл?

Софобулус. Ты не хочешь даже лодкой управлять в такой небольшой и такой спокойной реке, потому что не обучен. И пускаешься (осмеливаешься) в море, в волны, бури, бедствия народные, незнающий и неопытный. С тобой случилось прямо как с Фаэтоном [278], который, не умея управлять колесницей, с юношеским пылом попросил [дать] ему [в руки] управление; тебе, думаю, известна эта история. Исократ прекрасно говорил, что в жизни людей имеются две великие вещи – власть [принципат] и священство [жречество], каковых, однако, всякий добивался, как если бы был достойным, всякий думал, что он может хорошо править, будто самый опытный [279].

Филиппус. Понимаю, что точно так же для моего положения и личности самое необходимое в управлении государством – искусство и опытность.

Софобулус. Правильно понимаешь.

Филиппус. Каким образом я достигну этого?

Софобулус. Ты извлек это с собой из материнского лона?

Филиппус. Вовсе нет.

Софобулус. Как в таком случае ты узнаешь, если не выучишься?

Филиппус. Никак.

Софобулус. С какой дерзостью осмеливается этот Моробул здесь советовать тебе забросить те занятия, каковыми воспитывается опытность в этом искусстве и знание других великих и прекраснейших?

Филиппус. У кого тогда это надо заимствовать?

Софобулус. У тех, которые от великих умов это узнавали и сохраняли, из них одни умерли, другие живы.

Филиппус. Как должно учиться у мертвых? Разве мертвые могут говорить?

Софобулус. Разве ты никогда не слышал, как при разговоре назывались по имени Платон, Аристотель, Цицерон, Сенека, Ливий, Плутарх?

Филиппус. Большие имена, [слышал] часто и с огромным восхищением и похвалой.

Софобулус. Сами они и многие другие, им подобные, уже некогда прожившие жизнь, будут разговаривать с тобой, сколько и как будет угодно долго.

Филиппус. Каким образом?

Софобулус. С помощью книг, которые они оставили для обучения потомков.

Филиппус. Почему же их еще не дают мне в руки?

Софобулус. Вскоре будут даны, после того как ты начнешь говорить на том языке, с помощью которого сможешь тех говорящих понимать. Потерпи немного, выдержи эту краткую тяжесть, которую надо терпеливо переносить при изучении первооснов. Затем тотчас последуют невероятные удовольствия. Не стоит удивляться, что те, кто еще не вкусил их, испытывают отвращение к ученым занятиям. А тех, кто опытны, быстрее оторвешь от жизни, чем от книг и познания дел.

Филиппус. Скажи-ка, а кто живые, от которых следует узнать эту мудрость и добрую мысль?

Софобулус. Если ты вступишь на какой-либо путь, у кого в конце концов ты будешь расспрашивать о пути? У тех, которые этого пути никогда не видели, или тех, кто иногда его совершали?

Филиппус. У тех, разумеется, кто совершал.

Софобулус. Эта жизнь разве не является как бы неким путем и постоянным отправлением?

Филиппус. Кажется, так.

Софобулус. Следовательно, кто этот путь прошел? Старики или юноши?

Филиппус. Старики.

Софобулус. Стало быть, надо слушать стариков.

Филиппус. Всех без различия?

Софобулус. Спрашиваешь остроумно. Не всех без разбору, но [их рассказы] как о пути, так и о жизни. Какие из двух узнали дорогу, те, которые путешествовали, ничего не замечая, занимаясь иным, с не менее странствующей душой, чем телом, или те, кто тщательно и внимательно примечал каждую вещь в отдельности и вверял памяти?

Филиппус. Конечно, эти вторые.

Софобулус. А потому в совете о понимании смысла жизни надо ли слушать молодых людей (juvenes), которые этот путь еще не прошли, тем менее юношей (adolescentes), и что совсем глупо и также совсем недостойно, мальчиков (pueri)? К этому не должны быть допущены и неблагоразумные старики, сладострастные, безумные, еще хуже мальчиков, их как столетних мальчиков проклинают божественные прорицания. Уши следует подставлять только старикам с серьезным суждением, с опытом в делах и благоразумием.

Филиппус. Как я их распознаю?

Софобулус. Разумеется, в этом возрасте, сыне, все еще никак. Но как только появится более ценное и более надежное суждение, ты легко это узнаешь, из слов и дел, словно достовернейший знак. Однако же пока ты не силен такой способностью ума, доверься всецело своему отцу, и