Былины - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания Страница 8

Олёшка на запечье не у´терпел:

«Ты ой есь, Владимир стольно-киевской!

Али ты с княгиной не в любе живёшь?

Промежу вами Чудо сидит поганое,

Собака Тугарин-от Змеевич-от».

Принесли-то на стол да как белу лебедь,

Вынимал-то собака свой булатен нож,

Поддел-то собака он белу лебедь,

Он кинул, собака, ей себе в гортань,

Со щеки-то на щеку перемётыват,

Лебе´жьё косьё да вон выплюиват, —

Олёша на запечье не утерпел:

«У моего у света у батюшка,

У попа у Левонтья Ростовского,

Был старо собачищо дворовоё,

По подстолью собака волочилася,

Лебежею косью задавилася, —

Собаке Тугарину не минуть того,

Лежать ему во да´лече в чистом поле».

Принесли-то на стол да пирог столовой,

Вымал-то собака свой булатен нож,

Поддел-то пирог да на булатен нож,

Он кинул, собака, себе в гортань, —

Олёшка на запечье не утерпел:

«У моего у света у батюшка,

У попа у Левонтья Ростовского,

Было старо коровищо дворовое,

По двору-то корова волочилася,

Дробиной корова задавилася, —

Собаке Тугарину не минуть того,

Лежать ему во далечем чистом поле».

Говорит-то собака нынь Тугарин-от:

«Да что у тя на за´печье за смерд сидит,

За смерд-от сидит, да за засельщина?»

Говорит-то Владимир стольно-киевской:

«Не смерд-от сидит, да не засельщина, —

Сидит русской могучёй да бо´гатырь,

А по имени Олёшенька Попович-от».

Вымал-то собака свой булатен нож,

Да кинул собака нож на запечьё,

Да кинул в Олёшеньку Поповича.

У Олёши Екимушко подхвадчив был,

Подхватил он ведь ножичёк за черешок, —

У ножа были припои нынь серебряны,

По весу-то припои были двенадцать пуд.

Да сами они-де похваляются:

«Здесь у нас дело заезжое,

А хлебы у нас здеся завозные, —

На вине-то пропьём, хоть на калаче проедим».

* * *

Пошёл-то собака из застолья вон,

Да сам говорил-де таковы речи:

«Ты будь-ка, Олёша, со мной на полё».

Говорит-то Олёша Попович-от:

«Да я с тобой, с собакой, хоть топере готов».

Говорит-то Екимушко да парубок:

«Ты ой есь, Олёшенька названой брат!

Да сам ли пойдёшь али меня пошлёшь?»

Говорит-то Олёша нынь Попович-от:

«Да сам я пойду, да не тебя пошлю, —

Да силы у тя дак есь ведь с два меня».

Пошёл-то Олёша пеш дорогою,

Навстрету ему идёт названой брат,

Названой-от брат идёт Гурьюшко,

На ногах несёт поршни кабан-зверя,

На главы несёт шелон земли греческой,

Во руках несёт шалыгу подорожную, —

По весу была шалыга девяносто пуд, —

Да той же шалыгой подпирается.

Говорит-то Олёшенька Попович-от:

«Ты здравствуй, ты мой названой брат,

Названой ты брат да ведь уж Гурьюшко!

Ты дай мне-ка поршни кабан-зверя,

Ты дай мне шолон земли греческой,

Ты дай мне шалыгу подорожную».

Наложил Олёша поршни кабан-зверя,

Наложил Олёша шолон земли греческой,

В руки взял шалыгу подорожную,

Пошёл-то Олёша пеш дорогою,

Да этой шалыгой подпирается.

Он смотрел собаку во чистом поле, —

Летаёт собака по поднебесью,

Да крылья у коня нонче бумажноё.

Он втапоры, Олёша сын Попович-от,

Он молится Спасу Вседержителю,

Чудной Мати Божей Богородице:

«Уж ты ой еси, Спас да Вседержитель наш,

Чудная есть Мать да Богородица!

Пошли, Господь, с неба крупна дожжа,

Подмочи, Господь, крыльё бумажноё,

Опусти, Господь, Тугарина на сыру землю».

Олёшина мольба Богу доходна была —

Послал Господь с неба крупна дожжа,

Подмочилось у Тугарина крыльё бумажноё,

Опустил Господь собаку на сыру землю.

Да едёт Тугарин по чисту полю,

Крычит он, зычит да во всю голову:

«Да хошь ли, Олёша, я конём стопчу,

Да хошь ли, Олёша, я копьём сколю,

Да хошь ли, Олёша, я живком сглону?»

На то-де Олёшенька ведь вёрток был, —

Подвернулся под гриву лошадиную.

Да смотрит собака по чисту полю,

Да где-де Олёша нынь стопта´н лежит, —

Да втапоры Олёшенька Попович-от

Выскакивал из-под гривы лошадиноей,

Он машот шалыгой подорожною

По Тугариновой-де по буйной головы, —

Покатилась голова да с плеч, как пуговица,

Свалилось трупьё да на сыру землю.

Да втапоры Олёша сын Попович-от

Имаёт Тугаринова добра коня,

Левой-то рукой да он коня дёржит,

Правой-то рукой да он трупьё секёт,

Рассёк-то трупьё да по мелку часью,

Разметал-то трупьё да по чисту полю,

Поддел-то Тугаринову буйну голову,

Поддел-то Олёша на востро копьё,

Повёз-то ко князю ко Владимиру.

Привёз-то ко гриденке ко светлоей,

Да сам говорил-де таковы речи:

«Ты ой есь, Владимир стольно-киевской!

Буди нет у тя нынь пивна котла —

Да вот те Тугаринова буйна голова;

Буди нет у тя дак пивных больших чаш —

Дак вот те Тугариновы ясны очи;

Буди нет у тя да больших блюдищов —

Дак вот те Тугариновы больши ушища».

Добрыня и Змей

Матушка Добрынюшке говаривала,

Матушка Никитичу наказывала:

«Ах ты душенька Добрыня сын Никитинич!

Ты не езди-тко на гору Сорочинскую,

Не топчи-тко там ты малыих змеёнышов,

Не выручай же по´лону там русского,

Не куплись-ка ты во матушке Пучай-реки;

Тая река свирипая,

Свирипая река, сама сердитая, —

Из-за первоя же струйки как огонь сечёт,

Из-за другой же струйки искра сыплется,

Из-за третьеей же струйки дым столбом валит,

Дым столбом валит, да сам со пламенью».

Молодой Добрыня сын Никитинич

Он не слушал да родителя тут матушки,

Честной вдовы Офимьи Олександровной, —

Ездил он на гору Сорочинскую,

Топтал он тут малыих змеёнышков,

Выручал тут полону да русского,

Тут купался да Добрыня во Пучай-реки,

Сам же тут Добрыня испроговорил:

«Матушка Добрынюшке говаривала,