История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 49

традиции отразилось, как мы сказали бы теперь, несколько волн миграций: 1) Данай и его потомки; 2) Пелопе и Пелопиды; 3) дорийцы во главе с Гераклидами и ряд второстепенных. Во всех этих случаях (Беотия, Фессалия, Пелопоннес) частая смена населения находит свое объяснение в плодородии страны. Обширные равнины Беотии и Фессалии, исключительное плодородие Пелопоннеса, особенно южной его части (в Лаконии и Мессении есть места, где земельные и климатические условия позволяют снимать три урожая в год) — обо всех этих обстоятельствах читатели Фукидида были, конечно, наслышаны. Его заслуга заключалась здесь в том, что он перебросил мостик между двумя группами фактов и феномен исторический (миграции, отразившиеся в предании) объяснил, исходя изданных географического порядка — природных условий этих областей Греции.

Развивая далее свою мысль, Фукидид приходит к парадоксальному для его времени выводу: богатство страны вовсе не обязательно является залогом ее благосостояния. Чаще бывает наоборот: богатая и плодородная страна становится яблоком раздора как среди самих ее обитателей, так и среди соседних народов. Отсюда крайняя нестабильность политической обстановки (постоянные смуты — στάσεις) и частые вражеские нашествия, которые обычно ведут к смене населения. Говоря о внутренних распрях среди обитателей богатых стран, Фукидид мог иметь в виду опять-таки всем известные мифологические сюжеты: кровавая вражда братьев Этеокла и Полиника в Фивах, которая переплелась еще и с внешней интервенцией (семеро против Фив), распри между Персеидами и Пелопидами и внутри каждого из этих двух кланов на Пелопоннесе. Но предания эти историк принимает не так, как они есть, а переосмысливает по-своему.

Напротив, страна бедная плодородными почвами, не привлекающая изобилием благ земных, может стать фундаментом для создания прочного и устойчивого государства, так как на протяжении целого ряда столетий сохраняет свое население и, более того, привлекает к себе беглецов из других стран, ищущих покоя и хотя бы относительной безопасности. Примером такого исторического парадокса может служить, в понимании Фукидида, его родная земля — Аттика, которая с древнейших времен не знала, по его словам, ни внутренних смут, ни чужеземных вторжений. Нетрудно усмотреть в этом отступлении, в общем-то не столь уж обязательном в данном контексте, дань Фукидида местному афинскому патриотизму. Древнейшая история Аттики и Афин предстает в этом отрывке достаточно приукрашенной и идеализированной. Скудная почва Аттики взрастила народ, который в отличие от огромного большинства греков никогда ниоткуда не приходил и никуда не уходил (афиняне испокон веков гордились своей автохтонностью. Ср. речь Перикла — II, 36, 1).

Уступая своим соседям на севере и на юге в богатстве и военном могуществе, афиняне превосходили их в моральном и политическом отношении. Устойчивость политического режима древних Афин и приверженность их граждан древним обычаям привлекали в эту страну беглецов и изгнанников со всей Греции. Афины, таким образом, стали уже в те отдаленные времена настоящим сердцем Эллады, своеобразным центром притяжения для всех других греков. Фукидид тем самым, очевидно, хочет показать, что уже в древности Афинам была уготована та великая судьба, которую они обретут позднее в годы борьбы с персидским нашествием и после него. Впоследствии эта мысль с еще большей силой и еще большей риторической приукрашенностью прозвучит в произведениях писателей IV в.: «Критии» и «Тимеи» Платона, «Панегирике» Исократа.

Заметим, что, развивая свою концепцию, Фукидид дипломатично опускает некоторые факты, которые могли бы ей противоречить. Геродот и некоторые другие авторы знали, что когда-то Аттику населили пеласги, которых вытеснили афиняне, очевидно, пришедшие откуда-то извне. Фукидид об этом факте умалчивает, так как он противоречит его теории автохтонности афинян. Точно так же не упоминает он здесь и о древних распрях между царями Афин и Элевсина, так как они могли бы поставить под сомнение его тезис о том, что Аттика издревле не знала никаких внутренних смут (άστασίαστον οΰσαν). Об этих распрях он, правда, говорит в другом месте (II, 15,1). Впрочем, с другой стороны, он не приводит никаких конкретных данных и в поддержку своих основных положений, очевидно, рассчитывая на то, что они и без того были известны читателю. Действительно, с преданиями, подтверждающими слова Фукидида, мы сталкиваемся нередко у других авторов, например у Геродота, который указывает на чужеземное происхождение ряда знатных афинских родов, в том числе Писистратидов, Гефиреев, из которого происходили тираноубийцы — Гармодий и Аристогитон, роды Исагора и Мильтиада (только об Алкмеонидах сказано, что они γένος έόντες Άύηναίοι, т. е. были коренными уроженцами Афин). Тем самым получает фактическое обоснование утверждение Фукидида, что в Афины в древности стекались οί δυνατώτατοι со всей Греции. Нельзя считать голословным и другое утверждение Фукидида о том, что ионийские колонии в Малую Азию были выведены из Афин, т. к. здесь не хватало земли для все прибывавших и прибывавших переселенцев. Здесь, как и почти повсеместно в «Археологии», он опирается на древнюю и, по-видимому, пользовавшуюся всеобщим признанием традицию. Уже Солон в одной из своих элегий называл Афины «древнейшей из ионийских земель», очевидно, имея в виду ту роль, которую Афины сыграли в ионийской колонизации в качестве метрополии большинства колоний. В сочинениях поздних греческих авторов (Страбона, Павсания и др.) рассказывается о том, как переселившиеся в Аттику из Пилоса потомки Нелея спустя несколько поколений (при сыновьях афинского царя Кодра) возглавили отряды колонистов и, покинув Аттику, обосновались на берегах Малой Азии, основав там такие города, как Милет, Эфес, Колофон и др. Очевидно, эта традиция в том или ином виде была известна и Фукидиду.

Если попробовать дать общую оценку афинского экскурса в этой главе «Истории», то мы должны будем признать, что, несмотря на известную долю патриотической тенденциозности, Фукидид не слишком далеко отклоняется здесь от того, что имело место в исторической действительности. Ситуация, которую мы можем представить себе, опираясь только на археологический материал, в целом вполне укладывается в схему концепции Фукидида. Археология показывает, что до конца микенской эпохи Афины ничем особенно не выделялись среди других государств Балканской Греции, заметно уступая в блеске и богатстве таким микенским центрам, как сами Микены, Тиринф, Пилос, Фивы, Орхомен. Этому обстоятельству соответствует то, что афинская тема сравнительно слабо представлена в греческой мифологии. Афинские герои не принимали сколько-нибудь видного участия в Троянской войне. Поэтому Гомер о них почти не упоминает. Однако после крушения микенской цивилизации положение существенно изменилось. Территория Аттики сравнительно мало пострадала во время опустошительных варварских вторжений, положивших на рубеже XIII–XII вв. до н. э. предел дальнейшему развитию микенской культуры. Сами Афины, по-видимому, так и не были захвачены пришельцами, что, очевидно, и дало повод афинянам в последующие времена гордиться своей автохтонностью.

Несмотря на то, что общий упадок культуры