Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй Страница 5

– Ох, как очаровательно вы злитесь! – сказал он. – Хотел бы обладать такой способностью.

Я встал и прошел к танцплощадке. За мной последовала миссис Брэддокс.

– Не сердись на Роберта, – сказала она. – Он ведь еще ребенок, ты же понимаешь.

– Я не сердился, – сказал я. – Просто подумал, что меня сейчас стошнит.

– Твоя невеста пользуется успехом. – Миссис Брэддокс кивнула туда, где Жоржетт танцевала в объятиях высокого брюнета по имени Летт.

– В самом деле? – сказал я.

– А то! – сказала миссис Брэддокс.

Подошел Кон.

– Давай, Джейк, выпей, – сказал он, и мы подошли к бару. – Что с тобой такое? Ты, похоже, совсем заработался или что?

– Ничего. Просто мутит от всего этого.

К бару подошла Бретт.

– Привет, ребята.

– Привет, Бретт, – сказал я. – Ты еще не надралась?

– Никогда больше не буду надираться. Эй, налейте человеку бренди с содовой!

Она стояла, протягивая бокал, и я увидел, что Роберт Кон смотрит на нее. Должно быть, так смотрел его предок, узревший Землю обетованную. Кон, конечно, был намного моложе. Но выражал то же алчное предвкушение.

Бретт выглядела сногсшибательно. На ней были вязаный джемпер в обтяжку и твидовая юбка, а волосы зачесаны назад, как у мальчика. С этого все и началось. Изгибами фигуры она напоминала гоночную яхту, и шерстяной джемпер ничего не скрывал.

– Компашка у тебя что надо, Бретт, – сказал я.

– Разве не милашки? А ты, дорогой, где ты это подцепил?

– В «Наполитене».

– И мило провел вечер?

– Бесподобно, – сказал я.

Бретт рассмеялась.

– Зря ты это, Джейк. Это пощечина всем нам. Взгляни на Фрэнсис и на Джо.

Кон будет знать.

– Форменное эмбарго, – сказала Бретт и снова рассмеялась.

– Ты замечательно трезва, – сказал я.

– Да. Правда ведь? Хотя с такой оравой, как у меня, можно бы пить, ничем не рискуя.

Заиграла музыка, и Роберт Кон сказал:

– Позвольте пригласить вас на танец, леди Бретт.

Бретт улыбнулась ему.

– Я обещала этот танец Джейкобу. – Она рассмеялась. – У тебя чертовски библейское имя, Джейк.

– А следующий танец? – спросил Кон.

– Мы уходим, – сказала Бретт. – У нас встреча наМонмартре.

Танцуя, я взглянул через плечо Бретт и увидел Кона, стоявшего у бара, неотрывно глядя на нее.

– Еще одного заарканила, – сказал я ей.

– Не надо об этом. Бедняжка! Я только сейчас поняла.

– Что ж, – сказал я. – Полагаю, тебе нравится набирать их.

– Не говори ерунды.

– Так и есть.

– Что ж… Что в этом такого?

– Ничего, – сказал я.

Мы танцевали под аккордеон, и кто-то подыгрывал на банджо. Мне было жарко, и я был счастлив. Мы разминулись с Жоржетт, танцевавшей с очередным из этой компании.

– Чего ради ты привел ее?

– Не знаю, просто привел.

– Ты стал чертовски романтичным.

– Нет, мне скучно.

– Сейчас?

– Нет, не сейчас.

– Давай уйдем отсюда. О ней есть кому позаботиться.

– Хочешь уйти?

– Я бы попросила, если бы не хотела?

Мы сошли с танцплощадки, я снял куртку с вешалки у стены и накинул на плечи. Бретт стояла у бара. С ней говорил Кон. Я подошел к бару и попросил у хозяйки конверт. Достал из кармана банкноту в пятьдесят франков, вложил в конверт, запечатал и передал хозяйке.

– Если девушка, с которой я пришел, спросит обо мне, отдайте ей это, – сказал я. – А если уйдет с одним из тех джентльменов, сохраните для меня.

– C’est entendu, Monsieur[18], – сказала хозяйка. – Уже уходите? Так рано?

– Да, – сказал я.

Мы направились к двери. Кон продолжал говорить с Бретт. Она пожелала ему доброй ночи и взяла меня под руку.

– Доброй ночи, Кон, – сказал я.

Выйдя на улицу, мы стали искать такси.

– Ты потеряешь свои пятьдесят франков, – сказала Бретт.

– О, да.

– Такси нет.

– Мы могли бы дойти до Пантеона и поймать там.

– Давай выпьем в соседнем пабе и пошлем кого-нибудь.

– Не хочешь идти через улицу?

– Если можно не идти.

Мы зашли в соседний бар, и я послал официанта за такси.

– Что ж, – сказал я, – мы отвязались от них.

Мы молча стояли у высокой цинковой стойки и не смотрели друг на друга. Подошел официант и сказал, что такси ждет. Бретт сильно сжала мне руку. Я дал официанту франк, и мы вышли.

– Куда ему сказать? – спросил я.

– Ой, скажи, пусть покатает.

Я сказал вознице ехать в парк Монсури и захлопнул дверцу за Бретт. Она уселась в углу и закрыла глаза. Я сел рядом. Кэб дернулся и покатил.

– Ох, милый, как же я несчастна! – сказала Бретт.

• ГЛАВА 4 •

Мы поднялись на холм, миновали освещенную площадь, въехали в темноту, продолжая одолевать холм, затем выехали на ровную темную улицу за Сент-Этьен-дю-Мон, плавно покатили по асфальту, мимо деревьев и автобуса, стоявшего на Пляс-де-ля-Контрескарп, и повернули на булыжную Рю-Муфтар. По обе стороны тянулись освещенные бары и допоздна открытые лавки. Мы сидели врозь, но на старой улице так трясло, что мы задевали друг друга. Бретт сидела без шляпы, откинув голову. Я видел ее лицо в свете из открытых лавок, затем стало темно, а затем я отчетливо увидел ее лицо на Авеню-де-Гоблен. Улица была разворочена, и на трамвайных путях работали люди в свете ацетиленовых горелок. В ярком свете горелок белели лицо Бретт и длинная линия шеи. Снова стало темно, и я поцеловал ее. Наши губы крепко сомкнулись, а затем она отвернулась и вжалась в угол сиденья, подальше от меня. Голова ее была опущена.

– Не прикасайся ко мне, – сказала она. – Пожалуйста, не прикасайся.

– В чем дело?

– Я не могу.

– Ох, Бретт.

– Ты не должен. Ты должен знать. Я не могу, и все. Ох, милый, пойми, пожалуйста!

– Ты не любишь меня?

– Не люблю? Да я вся в желе превращаюсь, когда ты меня касаешься.

– Мы ничего не можем с этим поделать?

Теперь она сидела с прямой спиной. Я приобнял ее, она прильнула ко мне, и нам немного полегчало. Она смотрела мне в глаза таким взглядом, от которого перестаешь понимать, кто на тебя смотрит. Эти глаза будут смотреть на тебя даже после того, как все глаза на свете отвернутся. Она смотрела так, словно была готова взглянуть в лицо чему угодно, а ведь она так многого боялась.

– И мы ни черта не можем с этим поделать, – сказал я.

– Я не знаю, – сказала она. – Я не хочу опять так мучиться.

– Нам лучше держаться друг от друга подальше.

– Но, милый, мне нужно видеть тебя. Дело не только в этом, ты же понимаешь.

– Да, но все сводится к этому.

– Это я виновата. Мы ведь расплачиваемся за все свои проступки?

Все это время она смотрела