Голые среди волков - Бруно Апиц Страница 27

Выводя буквы, Гортензия спросила:

– Что ты сделаешь с запиской?

Цвайлинг с довольным видом потер руки:

– Подсуну Райнеботу.

– Ну и мошенник же ты! – презрительно сказала Гортензия.

Цвайлинг счел это за одобрение. Тугие груди Гортензии под ночной сорочкой дразнили его взгляд. Ухмыляясь, он заключил жену в крепкие объятия.

На другое утро Пиппиг сразу же после поверки примчался в лазарет. В перевязочной он застал Кёна.

– Послушай, мне нужна резиновая грелка!

– Зачем? – Кён удивленно посмотрел на запыхавшегося Пиппига и отрицательно покачал головой. – У нас их очень мало.

– Сегодня же верну.

Пиппиг не отставал, и потребовалось все его красноречие, чтобы выманить у недоверчивого Кёна одну из драгоценных грелок. После этого Пиппиг помчался на склад и попросил Кропинского привязать ему грелку к животу. Захватив связку приготовленных Кропинским пальто, он через аппельплац направился к воротам. У вахты он объяснил, куда идет. Эсэсовец за окошком выписал пропуск. Дежурный блокфюрер оглядел Пиппига.

– Куда ты тащишь этот хлам?

Готовый к любым вопросам и неожиданным препятствиям, Пиппиг четко повернулся налево, зная, что военная выправка, которой эсэсовцы придают особое значение, может послужить лучшим пропуском.

– Несу отобранные шерстяные вещи для ремонта в швальню эсэс! – отчеканил он, делая ударение на слове «шерстяные», особенно благозвучном для уха блокфюрера. Как-никак война шла уже пятый год…

Пиппиг охотно дал блокфюреру осмотреть пальто. Правдоподобное объяснение и отличное качество вещей не давали повода придраться к заключенному. Кивком блокфюрер отпустил Пиппига.

– Ну, проваливай!

Уже без надобности Пиппиг проделал образцовый поворот «налево кругом». Когда он выбрался за ворота, у него было такое чувство, словно он только что проскользнул сквозь игольное ушко.

В швальне его встретил роттенфюрер.

– Что это вы принесли?

Не успел Пиппиг ответить, как Ланге издали крикнул эсэсовцу:

– Это вещи для починки, роттенфюрер. Я затребовал их со склада. Все в порядке.

Роттенфюрер пропустил Пиппига.

Тот протащил связку между рядами заключенных, работавших на швейных машинах, и плюхнул ее на закройный стол перед Ланге. Капо обстоятельно осмотрел каждое пальто. Он поднимал его, вертел во все стороны, выворачивал наизнанку, расстилал на столе, проверял подкладку, сукно и вообще делал вид, что очень занят. Но глаза его во время этой кипучей деятельности частенько посматривали в определенном направлении, и Пиппиг смекнул: ага, под столом, в ящике для обрезков!

Пиппиг присел на корточки. Ланге прикрыл его, широко распялив в руках пальто, внизу же Пиппиг был скрыт обшивкой стола. Пиппиг проворно расстегнул куртку, вытащил подол рубашки, отвинтил пробку грелки, порылся в ящике, нашел бутылку и, перелив молоко, сунул пустую бутылку под лоскутья. В этот миг сверху упала коробочка. Глюкоза! Пиппиг взглянул на Ланге. Тот подмигнул. Они поняли друг друга.

Пиппиг спрятал коробочку, привел в порядок одежду и выпрямился. Перекинувшись несколькими словами с Ланге, коротышка затопал прочь. У входа роттенфюрер сделал отметку на пропуске.

Ледяное молоко студило Пиппигу живот. По дороге он переложил коробочку с глюкозой в шапку. Таким образом коробочка всегда оказывалась зажатой в руке, когда приходилось срывать с головы шапку, приветствуя кого-либо из эсэсовцев.

Подходя к воротам, Пиппиг еще издали увидел у вахты группу заключенных и заметил, что блокфюрер обыскивает каждого.

Вот дьявол, вздумал шмонать!..

Повернуть назад или остановиться Пиппиг уже не мог – он был слишком близко к воротам. Что делать?.. Смелость города берет! Пиппиг-цыпик, не тужи и себя покажи! Пиппиг бесстрашно полез в игольное ушко. Протиснувшись между заключенными, он сорвал с головы шапку, щелкнул каблуками и выкрикнул:

– Заключенный две тысячи триста девяносто восемь следует из швальни эсэс в лагерь!

Когда занятый обыском блокфюрер повернулся к Пиппигу, тот протянул ему пропуск, сделал четкий поворот и… вот он уже проскользнул сквозь игольное ушко. В эти секунды напряжение, казалось, достигло предела. А что, если бы за его спиной раздался окрик: «Эй ты, со склада! Назад!»

С каждым шагом, удалявшим Пиппига от ворот, напряжение в нем ослабевало. Холода на животе он больше не ощущал. Окрика не раздалось! За Пиппигом ширилась спасительная пустота. Оставив позади половину аппельплаца, Пиппиг побежал трусцой. Напряжение совсем исчезло, и вместо него в груди Пиппига разлилось чувство ликования.

Пиппиг мчался вперед. Радуйся, малыш, есть молоко!

У Кропинского в глазах стояли слезы радости. Опустившись перед ребенком на корточки, они любовались малышом. Обеими ручками он крепко держал большую алюминиевую кружку и, словно медвежонок, все чавкал, чавкал…

– Добрый брат, храбрый брат!.. – то и дело шептал Кропинский, поглаживая Пиппига по руке.

Пиппиг возражал:

– Брось! Если бы ты знал, как я передрейфил… –    Он смеялся, сам не веря, что все обошлось.

Неожиданно появился Гефель, и они радостно взглянули на него.

– Откуда у вас молоко?

Пиппиг осклабился, слегка ткнул мальчика пальцем в живот.

– На лугу коровка стоит и громко «мы-ы-ы-чит»!

Ребенок засмеялся.

Пиппиг сел на пол и захлопал в ладоши.

– Он засмеялся! Вы слышали? Он засмеялся!

Гефель оставался серьезным. Он провел тревожную ночь и выглядел усталым. Еще до утренней поверки он узнал от Кремера, что тот уже обо всем договорился с поляком Цидковским, старостой шестьдесят первого блока.

Гефель стоял и смотрел, с каким удовольствием малыш пьет молоко. И вот сейчас придется им объяснять…

– Послушайте… –    начал Гефель.

Пиппиг сразу догадался, что устами Гефеля говорит лагерный староста. Он видел утром, как Кремер приходил к Гефелю. Очевидно, у старосты были причины убрать ребенка со склада. Но почему именно в инфекционный барак?

Гефель успокоил обоих. Днем нельзя перенести ребенка в Малый лагерь. Это можно сделать только в темноте. После вечерней поверки Цвайлинг обычно уходил. Вот тогда наступит благоприятный момент. Пиппиг засунул руки в карманы и голосом, полным печали, проговорил:

– Бедный котеночек!

Подошел заключенный и предупредил: явился Цвайлинг. Пришлось разойтись.

Цвайлинг сразу же направился в свой кабинет. Ему пока еще не удалось подбросить записку. Придя в лагерь, он осторожно заглянул в комнату коменданта. Райнебот сидел за письменным столом и удивленно посмотрел на Цвайлинга, который, смущенно поклонившись, удалился. Что нужно этому олуху?

До полудня Цвайлинг неоднократно выходил со склада, но ему не везло – каждый раз у ворот что-нибудь мешало его замыслу.

Цвайлинг надеялся, что возможность появится во время обеденного перерыва, когда все будут сидеть в казино. Он долго крутился вокруг казино, но Райнебот так и не вышел.

Вторую половину дня Цвайлинг провел у себя в кабинете, погруженный в думы. После вечерней поверки Райнебот обычно садился на мотоцикл и уезжал к своей милашке в Веймар. Чтобы избавиться от записки, Цвайлингу ничего