Голые среди волков - Бруно Апиц Страница 26

Цвайлингу ответ показался непонятным. Он попытался осмыслить слова жены, но это ему не удалось.

– Что ты хочешь сказать? – снова спросил он.

Гортензия, взглянув на мужа, раздраженно ответила:

– Думаешь, я брошу мой чудесный фарфор?

Теперь Цвайлинг понял. Он неопределенно махнул рукой.

– До этого еще не дошло…

Гортензия, язвительно рассмеявшись, с яростью продолжала упаковывать посуду. Цвайлинг откинулся в кресле, с наслаждением вытянул ноги и сложил руки на животе. Помолчав, он сказал:

– Но я уже принял меры…

Гортензия откликнулась не сразу, сначала она не придала значения словам мужа, но затем, повернув к нему голову, с любопытством спросила:

– Да? А что именно?

Цвайлинг хихикнул.

– Ну, говори же! – сердито крикнула Гортензия.

– Видишь ли, один заключенный, мой капо, спрятал на складе маленького жиденка. – Цвайлинг опять хихикнул.

Теперь уже Гортензия всеми своими телесами повернулась к мужу:

– Ну… и что же дальше?

– Я его накрыл.

– Отобрал ребенка?

– Я не дурак.

– Так что же ты сделал?

Скривив рот и прищурив глаз, Цвайлинг доверительно наклонился к жене:

– Ты прячешь фарфор, а я – жиденка. – Он беззвучно захихикал.

Гортензия стремительно поднялась.

– Рассказывай!

Цвайлинг снова откинулся в кресле.

– Что тут, собственно, рассказывать? Я накрыл капо, а дальше все было очень просто… Если бы я отправил его в карцер, он теперь был бы уже трупом.

Гортензия слушала с возрастающим напряжением.

– Так почему ж ты не…

Цвайлинг постучал пальцем по лбу.

– Ты не трожь меня, я не трону тебя. Так будет вернее. – Заметив, что Гортензия испуганно вытаращила на него глаза, он удивился: – Что с тобой? Чего пялишься?

– А ребенок? – спросила Гортензия, затаив дыхание. Цвайлинг пожал плечами.

– Он еще на складе. Мои черти смотрят в оба, можешь не беспокоиться.

Гортензия бессильно опустилась на стул.

– И ты полагаешься на своих чертей?.. Хочешь торчать в лагере, пока не придут американцы? Ну, знаешь…

Цвайлинг устало махнул рукой.

– Не болтай чепухи! Торчать в лагере? А ты уверена, что удастся вовремя смотаться, когда начнется горячка? На этот случай жиденок – отличная штука! Ты не находишь? По крайней мере, они будут знать, что я добрый человек.

Гортензия в ужасе всплеснула руками.

– Готхольд! Что ты наделал!

– Чего тебе еще надо? – удивился Цвайлинг. – Все будет в порядке.

– Как ты себе это представляешь? – гневно возразила Гортензия. – Когда придет их час, эти разбойники не станут обсуждать, добрый ли ты человек. Они ухлопают тебя прежде, чем появится первый американец. – Она снова всплеснула руками. – Шесть лет прослужить в эсэс…

Цвайлинг едва сдержался. Смеяться над его службой в СС он Гортензии не позволит! Тут он не терпел никакой критики. Но жена не дала ему и рта раскрыть.

– А ты подумал о том, что будет дальше? Если времена переменятся, чем ты займешься?

Сбитый с толку, Цвайлинг вытаращил глаза. Гортензия встала перед ним, воинственно подбоченясь. Он растерянно заморгал.

– Я-то могу работать! – злобно выпалила жена. – Могу пойти в кухарки! А ты?.. Ты ничему не учился. Если твоей эсэсовской службе придет конец, что тогда?

Цвайлинг лишь лениво отмахнулся, но Гортензию это не удовлетворило.

– Может, еще я тебя кормить стану?

– Перестань трещать! – Цвайлинг чувствовал, что Гортензия его презирает. – Посмотрим еще, как все обернется. Ты же видишь, что я был предусмотрителен.

– С этим жиденком? – Гортензия визгливо расхохоталась. – Предусмотрителен! Надо же додуматься! Пойти на сговор с коммунистами!

– Ты ничего не понимаешь!

Цвайлинг вскочил и зашагал по комнате. Гортензия подбежала к нему и, дернув за рукав, повернула к себе. Он огрызнулся, но это не произвело на нее никакого впечатления.

– А если выплывет? Что тогда?

Цвайлинг испуганно посмотрел на нее:

– Что может выплыть?

Она теребила его рукав, назойливо повторяя:

– А что, если выплывет?

Цвайлинг угрюмо оттолкнул ее руку, но Гортензия не сдавалась. Он хотел было обойти ее, но она загородила ему дорогу.

– Есть у тебя голова на плечах? Или бог обидел? Натворить такое под самый конец! Неужели ты не понимаешь, что наделал? Если эта история выплывет, твои же дружки прищелкнут тебя в последнюю минуту.

Растерянный Цвайлинг пролаял:

– Так что же прикажешь делать?

– Не ори! – зашептала Гортензия. – Ты должен отделаться от жиденка, и чем скорее, тем лучше!

Неподдельный страх Гортензии передался Цвайлингу. Он вдруг осознал опасность.

– Но как это сделать?

– Мне-то откуда знать? – крикнула она. – Ведь ты гауптшарфюрер, а не я! – Испугавшись собственного крика, она смолкла. Разговор прервался.

Гортензия встала на колени у ящика и вновь занялась укладкой, с яростью разрывая газетные листы. Откровенный страх поселился в них, и за весь вечер супруги не обменялись больше ни единым словом.

Цвайлинг искал выхода из положения. Улегшись в постель, он мучительно раздумывал. Вдруг он приподнялся и толкнул жену в спину:

– Гортензия!

Она испуганно села и долго не могла прийти в себя.

– Придумал! – торжествующе воскликнул Цвайлинг.

– Что такое?

Цвайлинг включил свет.

– Скорей! Вылезай!

– Ну чего тебе? – дрожа от холода, проворчала Гортензия.

Цвайлинг был уже у двери и повелительно рычал:

– Скорей же! Иди!

Сейчас это был гауптшарфюрер, и Гортензия боялась его. Она вылезла из теплой постели, надела поверх тонкой ночной сорочки халат и пошла за мужем в столовую, где тот принялся ворошить содержимое одного из ящиков буфета.

– Нужна бумага, для письма…

Гортензия оттолкнула мужа и стала рыться в ящике.

– На, держи! – Она подала ему старый пригласительный билет от Объединения женщин-нацисток, но Цвайлинг яростно швырнул его обратно в ящик.

– Ты спятила? – Он оглядел комнату. На стуле лежал сверток. Цвайлинг оторвал кусок обертки. – Это подойдет. – И, положив клочок бумаги на стол, он грубо скомандовал: – Карандаш, живо! Садись, будешь писать. – Войдя в раж, он нетерпеливо скреб щеку. – Ну, как же это…

– Я же не знаю, что ты хочешь, – буркнула Гортензия, усевшись с карандашом за стол.

– Пиши! – прикрикнул Цвайлинг, но, едва жена коснулась карандашом бумаги, удержал ее руку: – Погоди! Печатными буквами! Должно выглядеть так, будто писал заключенный.

Гортензия с возмущением бросила карандаш.

– Ну, знаешь ли…

– Чепуха! Пиши! – Он опять почесал щеку и начал диктовать: – Капо Гефель и поляк Кропинский прячут на вещевом складе еврейского ребенка, а гауптшарфюрер Цвайлинг ничего об этом не знает.

Гортензия большими печатными буквами написала это на бумаге. Цвайлинг задумался. Нет, не то! Он оторвал от обертки еще клочок и сунул его жене.

– Гефель с вещевого склада и поляк Кропинский хотят насолить гауптшарфюреру Цвайлингу. Они спрятали на складе, в правом дальнем углу, еврейского ребенка. – Цвайлинг подошел к жене и заглянул через ее плечо: – Вот так, правильно. А теперь подпишись: заключенный