Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон Страница 22

Джон Грейнджер

Глава 1

– Стало быть, мне совсем не на что надеяться, Сьюзи?

Крепкий молодой йомен с серьезным открытым лицом и искренней и смелой манерой держаться стоял у открытого окна гостиной фермерского дома рядом с хорошенькой ясноглазой девушкой, которая, сложив руки на груди и облокотившись о широкий подоконник, слушала его, робко потупив взор.

– Между нами все кончено, Сьюзи? Неужели у меня нет ни единого шанса?

– Если ты питаешь надежду, что я когда-нибудь перестану думать о тебе как об одном из лучших друзей на свете, Джон, мой ответ «нет», – ответила девушка. – Если полагаешь, что я когда-нибудь перестану видеть в тебе благороднейшего и преданнейшего из мужчин, нет, Джон, сто раз нет.

– Но я надеялся на нечто большее, Сьюзи, и тебе прекрасно это известно. Я не хочу быть просто другом, но не тороплюсь, дорогая: готов ждать сколько понадобится. Ты еще молода и, возможно, сама пока не понимаешь, чего хочешь от жизни. Ничего, я подожду: моя любовь переживет все невзгоды. Просто дай мне надежду. Я далеко не беден: на моем счету в банке Хиллборо лежит три тысячи фунтов, – но если ты согласишься стать моей женой, через несколько лет будет гораздо больше.

– Этому не бывать, Джон. Я знаю, что должна испытывать чувство гордости от того, что у тебя сложилось обо мне такое высокое мнение, но я не заслуживаю столь сильной любви. И дело вовсе не в том, что я не ценю твои достоинства, просто…

– Есть кто-то другой, да, Сьюзи?

– Да, Джон, – еле слышно пробормотала девушка, заливаясь ярким румянцем.

– Кто-то уже попросил твоей руки?

– Нет, но, кажется, я кое-кому немного нравлюсь…

Джон Грейнджер испустил тяжелый протяжный вздох, стоял несколько минут в воцарившейся гробовой тишине, уставившись в пол, наконец произнес:

– Думаю, я догадываюсь, о ком ты говоришь. О Роберте Эшли, да, Сьюзи?

Румянец на щеках девушки стал еще гуще, а ее ответное молчание говорило красноречивее слов.

– Что ж, он славный и красивый молодой человек, не чета мне, неотесанной деревенщине. Не могу сказать про него ничего дурного. Но вот есть кое-кто, от кого мне хотелось бы тебя предостеречь, на тот случай если тебя вдруг прельстят его сладкие речи.

– О ком ты говоришь, Джон?

– О твоем кузене Стивене Прайсе.

– Тебе не стоит переживать по этому поводу: между нами почти не осталось никаких чувств.

– В самом деле? А я слышал, как он клялся, что в один прекрасный день заполучит тебя в жены. Он мне не нравится, дорогая. Я ему не доверяю. И дело вовсе не в его дурной репутации распутника, мота и любителя удовольствий. Есть в нем нечто такое, чего я не могу описать словами. Я знаю, что он очень умен. Поговаривают, будто мистер Волле, адвокат, закрывает глаза на все его недостатки именно из-за его недюжинного ума, и будто у него никогда еще не было более смышленого и расторопного клерка. Но ум и честность не всегда идут рука об руку, Сьюзи, и я боюсь, что твой кузен плохо кончит.

Сьюзен Лортон не пыталась оспаривать справедливость этого заявления, ибо Стивен Прайс был не по душе и ей, несмотря на привлекательную внешность и выдающийся ум, позволившие ему снискать популярность в определенных кругах.

Джон Грейнджер постоял еще немного у залитого солнцем окна, вдыхая полной грудью аромат тысячи роз, витавший в теплом летнем воздухе. Он медлил, словно не желал прерывать эту беседу, хотя конец близился и последние слова должны были быть сказаны очень скоро.

– Что ж, Сьюзи, – произнес он с неохотой, – мужчина должен учиться стойко переносить невзгоды, даже если ему кажется, что они сломают ему жизнь и положат конец надеждам и мечтаниям. Не передать словами, как сильно я люблю тебя, моя дорогая… и буду любить до конца своих дней. Боб Эшли хороший парень и, даст бог, станет тебе хорошим мужем! Только я не верю, что он способен любить тебя так же сильно, как я. Он с удовольствием относится к жизни: только и думает о том, как преуспеть, – и заботится о матери и сестрах. У меня же есть только ты и моя любовь к тебе. Я одинок как перст с тех самых пор, как был ребенком, и ты стала для меня целым миром. Мне горько принять правду, ну да ничего не поделаешь. Не плачь, моя дорогая Сьюзи. Лишь такой самовлюбленный и эгоистичный болван, как я, мог навлечь слезы на твои прекрасные глаза. Но чему быть, того не миновать. Так распорядилась судьба, и мы должны смиренно принять неизбежное. До свидания, моя дорогая.

Он протянул девушке свою большую честную руку, и она сжала ее в ладонях и поцеловала со слезами на глазах.

– Нет таких слов, чтобы я могла выразить, сколь искренне тебя уважаю, Джон, – произнесла девушка. – Но не прощайся со мной вот так. Мы ведь навсегда останемся друзьями, верно?

– Друзьями? Да, дорогая. Но друзьями на расстоянии. Кое-что видеть попросту невыносимо. Я могу желать тебе счастья и искренне за него молиться, но я не в силах оставаться во Фрайарсгейте и видеть тебя женой Роберта Эшли. Срок аренды старой фермы подошел к концу, и сегодня днем я должен был нанести визит мистеру Волле, чтобы продлить договор. Я представлял, как ты станешь хозяйкой дорогого моему сердцу дома, Сьюзи, мечтал об этом последние три года. И не вынесу вида пустых комнат теперь, когда моим мечтам не суждено осуществиться. Я немедленно освобожу ферму и отправлюсь в Америку. Мне удалось скопить достаточно денег, чтобы устроиться на новом месте, да и работы я не боюсь. В Америке у меня есть старые друзья: кузен Джим Ломакс с супругой, обосновавшиеся в Новой Англии пять лет назад и сотворившие со своей фермой настоящее чудо, – так что я не буду чувствовать себя на новом месте чужаком.

– Поезжай в Америку, Джон, и никогда не возвращайся назад! – печально проговорила Сьюзен. Она искренне уважала этого честного йомена и была до глубины души опечалена мыслью о том горе, что принесла ему бесплодная надежда стать для нее кем-то большим, нежели просто другом.

– «Никогда» слишком грустное и исполненное безысходности слово, Сьюзи, – произнес Джон в своей серьезной и прямой манере. – Может статься, по прошествии многих лет, когда твои дети начнут подрастать, я