Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню Страница 13

это хорошо, теперь вы говорите как умный мальчик. Только я бы не сказала, что вы в чем-то виноваты. Никто тут не виноват: люди всегда время от времени бывают не в духе, это так же неизбежно, как головная боль. Да, не спорю, когда на него находит, он бывает зол и ворчит на всех. Такой уж у него норов. А кто из нас без греха? Нужно быть терпеливым и терпимым, принимать все, что нам на долю выпадает, и радоваться. Выше голову, молодой человек. Помнишь, Филип, я частенько напевала тебе старинную песенку:

Играй, веселись, будь всегда удальцом:

Смешон горемыка с унылым лицом!

Так что сидите спокойно, нечего вскакивать со стула, шагать из угла в угол с руками в карманах да выглядывать в окно, вздыхать да плакать, будто вас черный бык забодал. Сердце разрывается, на вас глядючи. Ой, да вы, поди, голодны, а мне и невдомек. Пойду скажу кухарке, пусть ужин приготовит.

– Нет, миссис Джулапер, я не голоден. О боже, как вы добры! Право, миссис Джулапер, я того не стою. Будь вы даже вполовину так добры, я бы и того не заслуживал. Если бы не вы, я бы давно умер от горя.

– Хватит о смерти, съешьте лучше чего-нибудь горяченького. И выпейте стаканчик пунша, непременно выпейте.

– Право, миссис Джулапер, я больше люблю чай.

– Чай – напиток не для мужчин, тем более не для мужчин с разбитым сердцем. Тут нужен напиток покрепче, такой, чтоб согрел душу, разогнал кровь в жилах и прибавил вам храбрости. Съешьте-ка сначала кусочек цыпленка. Не хотите? Тогда капельку пунша. И не вздумайте отказываться.

Так, преодолевая сопротивление, старушка день за днем утешала Филипа Фельтрэма.

Нигде на свете не найдете вы юноши мягкосердечнее несчастного Фельтрэма, старушки добрее хлопотливой экономки.

Филип Фельтрэм, обычно очень сдержанный, нередко приходил к экономке, чтобы выплакаться. Он жалобно брал старушку за руки, глядя в лицо, и слезы ручьями струились у него по щекам.

– Вы когда-нибудь слыхали о таком несчастье? Хуже, чем мне, никому никогда не бывало! Нет на свете человека несчастнее меня! Вы-то знаете, миссис Джулапер, кто я такой на самом деле. Меня называют Фельтрэмом, но сэр Бейл не хуже меня знает, каково мое настоящее имя. Я Филип Мардайкс. Другой на моем месте давно раззвонил бы на весь свет, заявил о своем имени и фамильных правах – она, эта дама с портрета, всегда мне на ухо жужжит, что я должен так поступить. Но вы-то понимаете, что в этом нет смысла. Моя бабушка была замужем, она была настоящая леди Мардайкс. Представьте только, каково это: знать, что женщину выставили за дверь, а у детей украли имя. О мэм, это невыносимо! Такое снести могу только я… только я… только я!

– Полно, полно, мастер Филип, хватит болтать. Не говорите так, слышите? Вы знаете, что он этого не потерпит. Дело прошлое, и нынче ничего уж доказать нельзя. И знаете что? Не удивлюсь, если окажется, что старик просто обманул бедную женщину. Как бы то ни было, она всерьез считала себя его законной женой. Законники, они где угодно найдут, к чему прицепиться. Возможно, тут и было что-то нечисто, но голову даю на отсечение – она была женщина порядочная. Впрочем, что толку ворошить старые обиды? Что теперь докажешь? Так что, как говорится, оставим покойников в их могилах. Мертвые сраму не имут. А потому бросьте так говорить. Того гляди сболтнете что не надо, а ведь сами знаете: даже у каменных стен есть уши. Покойники, они раньше Судного дня не воскреснут. Оставим все на волю Божью. И, кроме того, не замахивайся, покуда не можешь ударить.

– Замахиваться! О, миссис Джулапер, как вы могли подумать такое! Вы меня плохо знаете, я совсем не это имел в виду. У меня и в мыслях не было замышлять дурное против сэра Бейла. О Небо! Миссис Джулапер, как вы могли подумать такое! Все мои жалобы и слезы происходят единственно от моего дурного характера. Мне не хватает терпения, вот и все. О, миссис Джулапер, как вы могли подумать, что я стану преследовать его по закону или как-то еще! Мне бы хотелось смыть пятно с моего рода и восстановить свое имя, но посягать на его собственность – о нет! Никогда! Такое мне и в голову не приходило, ей-богу! Я не жесток, миссис Джулапер, и не жаден, деньги меня не интересуют. Разве вы сами этого не знаете? Как вы могли подумать, что я подниму руку на человека, чей хлеб ем уже много лет? Да приснись мне такое хоть во сне, я б со стыда сгорел. Скажите мне, что не верите в это, скажите, о миссис Джулапер!

Слабохарактерный юноша снова разразился слезами, а добрая миссис Джулапер утешала его ласковыми словами. Наконец он произнес:

– Благодарю вас, мэм, благодарю. Видит Бог, никогда в жизни не причиню я зла сэру Бейлу и даже хлопот ему не доставлю. Просто я… я… так несчастен. У меня в голове вертится одна-единственная мысль: что делать, куда податься? Последняя капля может переполнить чашу моего терпения, и я уеду из Мардайкс-Холла. Да, да, я уеду, миссис Джулапер; поверьте, не со зла – просто я не могу больше так жить, я должен уйти.

– Ну, ну, не с чего так тревожиться, мастер Филип. Не болтайте ерунды. Да, мастер Бейл бывает крут и резок на язык, но я уверена, он вас любит. Если б не любил, он бы мне давно сказал. Поверьте, он вас любит.

– Эй! Есть кто живой? Куда девалось это дьявольское отродье мистер Фельтрэм, черт бы его побрал? – послышался в коридоре разъяренный голос баронета.

– Ба! Мистер Фельтрэм, это он! Бегите-ка к нему поскорее, – шепнула миссис Джулапер.

– Черт бы вас побрал! Слышите? Миссис Джулапер! Эй! Ау! Кто там есть! Черт подери, ответит мне кто-нибудь или нет?

Сэр Бейл принялся яростно колотить тростью по деревянным панелям на стенах, выбивая дробь не хуже ярмарочного арлекина с трещоткой.

Миссис Джулапер, немного побледнев, приоткрыла дверь и, не выпуская дверной ручки, вежливо поклонилась. Сэр Бейл, сгорая от ярости, перестал избивать ни в чем не повинную стенную обшивку и бешено топнул ногой.

– Черт меня побери, мэм, рад вас видеть! Может, вы мне скажете, куда запропастился Фельтрэм?

– Он у меня в комнате, сэр Бейл. Сказать ему, что вы его зовете?

– Спасибо, не стоит, – ответил баронет. – У меня самого язык не отсох. – Стиснув зубы и яростно сверкая глазами, он зашагал к комнате экономки, крепко стиснув