Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия Страница 6

Когда я вернулся, он сказал:

— Ты дал мне новое имя — теперь я не «Сумасшедший Джимми», а «Безумец Джимми». Я думаю, ты прав — Безумец Джимми намного лучше.

— Но ты ведь и вправду сумасшедший, — сказал я ему.

— Откуда у тебя на правой руке эти две большие дыры? — спросил Безумец Джимми. — Похоже, все мясо сгорело. Даже кости почти видны.

— Я был под мухой, лежал в постели и пытался читать «Кенгуру» Д. Г. Лоуренса. Рука у меня запуталась в шнуре, я дернул, и прямо на руку свалился светильник. Пока я эту поебень отдирал, лампочка меня едва заживо не сожгла. Это была стоваттная лампа «Дженерал электрик».

— А к своему доктору ты ходил?

— Мой доктор плевать на меня хотел. Я только и делаю, что сижу у него, ставлю себе диагноз, назначаю лечение, а потом выхожу и расплачиваюсь с сестрой. Он меня просто бесит. Знай себе стоит и рассказывает о том, как служил в нацистской армии. Его, видишь ли, взяли в плен французы, а пленных нацистов они возили в лагерь в товарных вагонах, вот гражданское население и поливало ни в чем не повинных бедолаг бензином, забрасывало вонючими химическими гранатами и использованными презервативами с муравьиным ядом. Осточертели мне его россказни…

— Смотри! — воскликнул Безумец Джимми, показывая на столик. — Смотри, какое столовое серебро! Настоящая старина!

Он протянул мне ложку.

— Слушай, — сказал он, — мой халат обязательно должен так распахиваться?

Я швырнул ложку на столик.

— В чем дело? Ты что, никогда мужского члена не видел?

— А яйца! Они у тебя такие большие и волосатые! Жуть!

Я не стал запахивать халат. Не люблю, когда мне приказывают.

Опять он уселся и принялся теребить свою панаму. Ох уж эта его идиотская панама и его учащенная пульсация в точке Мак-Берни (как при аппендиците). К тому же под ребрами прощупывается мягкая нижняя граница печени. В селезенке сплошь недостатки. Воплощение недостатков и учащенной пульсации. Учащенно пульсирует даже треклятый желчный пузырь.

— Слушай, можно от тебя позвонить? — спросил Безумец Джимми.

— Звонок местный?

— Местный.

— Смотри у меня. А то прошлой ночью я едва четверых не прикончил. По всему городу за ними в машине гонялся. Наконец они подъехали к тротуару. Я остановился сзади и заглушил мотор. А у них двигатель так и работал, только до меня это не дошло. Когда я вышел, они поехали. Весьма огорчительно.

— Они что, звонили от тебя в другой город?

— Нет. Я их и знать не знал. Дело было совсем в другом.

— У меня разговор по местной линии.

— Тогда звони, мать твою.

Я прикончил первое пиво и с размаху зашвырнул пустую бутылку в большой деревянный ящик (размером с гроб), стоявший посреди комнаты. Хотя домовладелица выдавала мне два помойных ведра в неделю, вместить туда весь мусор можно было, лишь разбив все бутылки. Я был единственным в округе обладателем двух помойных ведер, но ведь, как говорится, в своем деле каждый талантлив.

Одна неувязочка: я всегда любил ходить босиком, а часть стекла от битых бутылок все-таки летела на ковер, и осколки впивались мне в ноги. Это моего доброго доктора тоже бесило — каждую неделю приходилось выковыривать эту гадость, пока в приемной какая-нибудь милая старая дама помирала от рака, — вот я и научился самолично вырезать большие осколки, а тем, что помельче, предоставлял полную свободу действий. Конечно, если ты не слишком навеселе, ты чувствуешь, как они впиваются, и тут же их достаешь. Это лучший вариант. Тотчас же выдергиваешь осколок, кровь бьет тонкой струйкой, как сперма, и ты чувствуешь, как в тебе начинает просыпаться герой — то есть во мне.

Безумец Джимми держал в руке телефонную трубку и с удивлением ее разглядывал.

— Она не отвечает.

— Тогда положи трубку, засранец!

— А телефон звонит себе и звонит.

— Последний раз говорю, положи трубку!

Он положил.

— Вчера ночью одна бабенка у меня на физиономии сидела. Двенадцать часов. Когда я из-под ее задницы выглянул, уже солнце вставало. Старина, у меня такое чувство, будто язык пополам разорван, такое чувство, будто язык раздвоен.

— Вот было бы классно!

— Ага. Я мог бы обрабатывать сразу две мохнатки.

— Вот именно. И Казанова бы в гробу обосрался.

Он возился со своей панамой. Что до прямой кишки, то у него обнаружились некоторые симптомы геморроя. Очень плотный ректальный сфинктер. Панамский Малыш. Простата несколько увеличена и мягкая на ощупь.

Потом бедный разъебай встрепенулся и вновь набрал тот же номер.

Он возился со своей панамой.

— Звонит себе и звонит, — сказал он.

Так он и сидел, вслушиваясь в гудки, скелетно-мышечная система напрочь заебана — я имею в виду дерьмовую осанку (кифоз). Не исключена аномалия на уровне пятого позвонка (поясничного).

Он возился со своей панамой.

— Звонит себе и звонит.

Я подошел и положил трубку. Потом я вскрикнул:

— А, черт!

— В чем дело, старина?

— Стекло! Всюду стекло на этом ебучем полу!

Я стоял на одной ноге и выковыривал из другой стекло. На сей раз стеклышко было со вкусом. Оно задело фурункулы. Тут же хлынула кровь.

Я добрался до кресла, взял старую, заляпанную красную тряпку, которой обычно вытирал кисти, и перевязал ею свою кровоточащую пятку.

— Тряпка-то грязная, — сказал Безумец Джимми.

— Мозги у тебя грязные, — сказал я.

— Прошу тебя, запахни халат!

— Смотри, — сказал я. — Видишь?

— Вижу, вижу. Потому и прошу тебя его запахнуть.

— Ну ладно, черт с тобой.

Весьма неохотно я набросил халат на свои гениталии. По ночам гениталии может выставлять напоказ любой. В два часа дня пополудни для этого требовалась некоторая наглость.

— Слушай, — сказал Безумец Джимми, — тебе известно, что на днях в Уэствуд-виллидже ты обоссал полицейскую машину?

— А они-то где были?

— Ярдах в пятидесяти оттуда, о чем-то там договаривались.

— А может, дрочили друг другу?

— Может быть. Но этого тебе показалось мало. Тебе понадобилось вернуться и нассать на машину еще раз.

Бедняга Джимми. И впрямь заебанный. Первый, пятый и шестой шейные смещены.

К тому же наблюдалось ослабление связки правого пахового кольца.

А он еще был недоволен тем, что я обоссал полицейскую машину.

— Ну ладно, Джимми, по-твоему, ты выше всякого там дерьма, да? Со своим мешочком краденых безделушек. Так вот, я должен тебе кое-что сказать!

— Что? — спросил он, глядя в зеркало и вновь теребя панаму. Потом он присосался к своей бутылке вина.

— Тебя разыскивает суд! Может, ты и не помнишь, но ты сломал Мэри ребро, а через пару дней вернулся и вмазал ей по физиономии.