Том 1. Страна счастливых - Ян Леопольдович Ларри Страница 40

Ангарограде, вагоны с минеральными удобрениями, с фанерой, с цинком и свинцом, продуктами бумажного, вискозного, скипидарно-канифольного и спиртового производства, с машинами, с мессонитом и древесной шерстью, с алюминием, никелем, крахмалом, натровой селитрой, с готовой одеждой и обувью, с сотнями и тысячами всевозможных продуктов потребления.

Промышленность заводов, работающих вокруг Ангарской гидростанции на дешевом белом угле, уже на втором году своего существования сделалась в своем объеме равной всей промышленности Германии тридцатых годов.

Так было положено начало великой Сибири, так, под руководством партии, рабочий класс превратил глухую, таежную Сибирь в центр социалистической индустрии.

— А это что? — спрашивали ребята.

Павел спешил объяснить:

— Здесь расположены экспонаты человеческих болезней. Вот он стоит, человек прошлого, окруженный бесчисленными болезнями, которые подтачивают его организм со всех сторон. Туберкулез, рак, язвы, неврастения, тиф, холера, чума, скарлатина, дифтерит и тысячи других болезней вырывали каждый год из рядов трудящихся сотни тысяч человек. Здоровые люди в то время были таким же редким явлением, как теперь больные. Человек рождался с болезнями, с ними жил и вскоре был убиваем ими. Медицина стояла на чрезвычайно низком уровне; возбудители многих болезней были неизвестны ей, паллиативный характер носила и борьба со многими заболеваниями.

Средний возраст человека того времени равнялся 50 годам. Тот же, кто сохранял бодрость до 70–80 лет, был предметом всеобщего удивления.

Ну а сейчас — вы это сами знаете прекрасно — 80-летний возраст считается возрастом наступающей старости. Люди теперь живут 100 и до 200 лет. Но и это еще не предел человеческой жизни. Среди нас нередко можно встретить и 150-летних стариков, то есть таких людей, которые родились во времена крепостного права. Несколько эпох пережили они благодаря тому, что разрушение их организмов приостановлено современной медициной.

Болезни побеждены. Сотни всевозможных способов омоложения, как хирургического, так и терапевтического характера, возвращают человеку юность несколько раз в его жизни.

Условия работы и быта теперь не ускоряют изнашивания организма, но всячески укрепляют его. Новые поколения, растущие в особо благоприятных условиях, очевидно, будут жить еще дольше.

— До 200 лет?

— Не знаю… Но судя по тому, что раньше встречались люди в возрасте 150 и даже 170 лет, можно предполагать, что вы достигнете предельного возраста. 200 или 300 лет проживете вы — не знаю. Со временем вы сами увидите…

Ребята рассмеялись.

— А кто поборол все эти болезни?

— Трудно назвать отдельные имена, — ответил Павел, — трудно сказать, кто именно и что именно сделал в этом направлении для человека. Может быть, будет правильно, если я назову двигателем всего Октябрьскую революцию, которая уничтожила буржуазию.

— Разве буржуазия не двигала науку?

— Иначе говоря, вы хотите спросить: разве не развивалась наука при господстве буржуазии? Да! Конечно! Но развивались главным образом те отрасли науки, которые помогали капиталистам научно эксплуатировать трудящихся, которые создавали для буржуазии тысячи различных удобств. Наука была лакеем и развивалась только в дозволенном направлении.

После Октября наука стала достоянием масс, и эти массы, превратив науку в своего друга и товарища, круто повернули течение научной жизни, переведя ее в новое, широкое русло.

— Это правда, что раньше были люди, которые назывались научными работниками?

— Да, это правда… Но вы напрасно смеетесь. Ученость в то время считалась такой же обычной профессией, как, например, профессия плотника.

— Что такое профессия?

— Профессия… гм… ну, как бы это объяснить… Профессия — это умение что-нибудь делать…

Ребята расхохотались:

— Ну и забавники!..

— Как же можно не уметь делать всего?

— Для вас это, конечно, странно, но в то время считалось большим искусством производить хотя бы предметы широкого потребления. Сейчас, в наш век автоматов, когда на долю человека остались лишь функции весьма упрощенного управления машинами, когда все даже самые сложные предметы изготовляются машиной, конечно, забавно слышать это, но в те годы на фабриках и заводах не было столь развитой техники.

Все необходимое для жизни тогда изготовлялось не машиной, а лишь при некоторой помощи машин. А эти машины были настолько сложны по своим конструкциям, что для управления ими необходимо было учиться долгие годы, но чаще всего кроме знания машины от работника требовалась также известная тренировка и ловкость. Так, например, токарь уже не мог работать на ткацком станке, а ткач не имел представления о работе на токарном станке. Агроном не знал, с какой стороны подойти к линотипу, а наборщик не сумел бы отличить репу от ячменя.

Сейчас профессий нет.

С детства вы привыкаете управлять всеми автоматами всех производств. Но это не отрывает вас и от теоретической подготовки. К двадцати годам вы будете знать больше, чем знали когда-то люди, окончившие пять факультетов. У нас теперь нет рабочих, — в том смысле, как это понималось когда-то, — нет ученых у нас, ибо все мы и рабочие и в то же время ученые.

Правда, в нашем обществе есть особо выдающиеся астрономы, математики, врачи, композиторы, поэты, инженеры. Но это уже не профессия. Это скорее всего увлечение, страсть.

— А профессора и академики Москвы?

— Но разве они не работают вместе со всеми другими в производстве? Разве они не отдают свои пять часов в неделю общественно полезному труду? Они, правда, живут в Москве по пять, шесть лет и больше, но живут они здесь лишь потому, что именно в Москве сосредоточено все, что крайне необходимо для совершенствования в той или иной области науки.

— А журналисты?

— Журналисты? Увы! У нас нет кадров журналистов. И вы, кажется, уже должны знать, что каждый считающий необходимым напечатать свою статью или фельетон прилагает к тому такое же усилие, которое менее напряжено, чем, предположим, получение обеда. Правда, большинство статей и фельетонов принадлежит постоянно сотрудничающим в газетах, но это вовсе не значит, что газету делают эти люди. Они являются лишь самыми ревностными сотрудниками, которые из любви к газетному делу пишут чаще других.

— А если они уедут в другой город?

— Тогда газеты этого города в первое время уменьшат количество своих полос, но зато в другом городе, если, конечно, переехавшие не перестанут увлекаться журналистикой, количество газетных полос увеличится.

— А редактирование?

— Что касается редактирования, вернее, технической части выпуска, так этим делом ведают представители клубов и добровольно, и в порядке клубной нагрузки.

— Павел, скажи, что значат эти яркие костюмы?

Стельмах улыбнулся:

— Это графики моды и человеческого каприза. Но для того, чтобы понять сущность выставки экспонатов, вам следует перенестись в ту эпоху, которая хотя и не отстоит от нас на сотни лет, но которая во многом так же непонятна для нас, как времена средневековья… В начале