Истеричка - Соня Дивицкая Страница 6

Все говорят «выбросилась из окна», но для Лизы это слишком вульгарно. Я всегда говорю «полетела». Когда Лиза шагала в воздух, вполне вероятно, что она хотела вверх, не вниз, а вверх.

Это не совсем понятно с точки зрения бытовой логики, и тяжело поверить, что Лиза вдруг забыла закон земного притяжения. Поэтому Аллочка надо мной каждый раз смеется, когда я говорю «полетела».

– Да! – я сразу начинаю упираться. – Она забыла! Такое бывает. Бывают в жизни молодой красивой женщины такие ситуации, когда она не помнит ни про какое притяжение…

Я не первый раз пытаюсь объяснить свою версию, но меня все время перебивают. Журналисты любят друг друга перебивать, для нас это нормально. Потому что нам совсем неважно кого-то услышать, никто не хочет слушать – все хотят сказать.

– Никуда она не полетела, начнем с этого, – перебила меня Чернушкина.

– Подождите! – я еще раз попыталась. – Если человек прыгает с балкона это не значит, что он хочет умереть…

Мне не дали закончить, может, оно и к лучшему, конечно.

Чернушкина напирала:

– Девушка выбросилась из окна с пятого этажа при свидетелях. Как это называется? Стандартное самоубийство. Безусловно, в состоянии аффекта. Разумеется, у Лизы было помутнение. Нормальная женщина никогда…

– Дайте, дайте мне сказать!

Бражник протиснулся между нами, руку вытянул вверх, как в школе, и сразу пальцами, как связкой колокольчиков, начал трясти – это его старая привычка.

– У меня был случай, – спешил он сообщить. – Представляете? Погнулся ключ от квартиры. А сделать новый я забыл, мне было некогда, и я все думал: завтра, завтра… И вот в один прекрасный день я прихожу домой, вставляю ключ в замок, начинаю поворачивать и чувствую: сейчас сломается…

– При чем здесь ключ? – не поняла Чернушкина. – Мы говорим про балкон.

– Притом, дорогая моя, притом! Я же понимал, что ключ сломается. Нажимаю – не идет, если нажать сильнее – сломается. Это же было очевидно! И ты не поверишь, я его уже почти вытащил, но вдруг в какую-то секунду мою руку как будто кто-то заставил – и я повернул! Знал, говорю же тебе, знал, что ключ сломается, но повернул. Ключ, конечно, остался в замке. А дело было ночью, в чужом городе… Пришлось бежать куда-то, искать мужика с пилой, подняли шум на весь подъезд…

Аллочка смотрела на Бражника прямо, не отрываясь, и между делом хлопала ресницами. Со стороны могло показаться, что она очень внимательно слушает. На самом деле Аллочка просто хлопает ресницами, она всегда так делала, ресницы у Аллочки длинные и создают иллюзию некой эмоциональной реакции.

– Я все равно не понимаю, – она сказала, – это какая же такая любовь должна на голову свалиться, чтобы женщина превратила себя в Анну Каренину? Взяла – и сиганула из окна?

Вопрос традиционный, и в этом месте, каким бы ни был наш состав, мы дружно начинаем ухмыляться.

– Ох! Да какая ж там любовь!

– Любовь… – я тоже делаю глумливое лицо и обычно добавляю: – Едрит твое налево!

– Это с кем? С Синицким что ли любовь? – морщит лобик Чернушкина. – Да он по жизни озабоченный! За кем он только ни таскался…

Чернушкиной повезло, она вышла замуж за надежного соратника по партии с целью продолжения рода и оптимизации народного хозяйства. Любовь и все, что с этой скользкой темой связано, Чернушкину никогда не беспокоило.

А вот Аллочка еще ждала, ждала, бесстыдница, каких-то неожиданных страстей, хотя была чудесно замужем и, в отличие от некоторых, получала и кофе в постель, и завтрак в постель, и ужин тоже в постель.

Аллочкин муж очень любит готовить и балует ее вкусненьким. Она переедает, толстеет немножко, но в глубине души мечтает, что будут, будут у нее и прыжки в мешках, и бег с препятствиями…

Конечно, в этом она признаваться не стала и сразу со всеми вместе закивала и начала оправдываться:

– А я и не сказала, что любовь! Я говорю: какая уж!.. тут может быть любовь? Какая уж?!..

– Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!

Это Чернушкина. Прокукарекала свою любимую цитатку и плечиком, и сразу плечиком задергала. На первом курсе она где-то подцепила этот тезис и так вот до сих пор не излечилась. Откуда, из каких борделей это фраза, Чернушкина не выясняла. А меня немножко замутило, когда я снова это все услышала.

– Водички! – я попросила официантку. – Можно мне водички?

– Нет, Лиза, конечно, увлеклась, – Бражник сделал корректировку, – Лиза, безусловно, влюбилась. Я бы лучше сказал: вошла в роль. Вы же знаете, она не сразу поступила к нам на факультет, один год она училась в театральном, и в ней было очень много актерства…

– Я же говорю, – вставила Аллочка, – Анну Каренину обчиталась.

– Да! Может быть! Серьезный муж и молоденький любовник – это же такой простенький классический сюжет…

Бражник был знаком с Лизой ближе всех, он, как обычно, захотел нам выдать сразу все и побыстрее, но его перебила Чернушкина.

– Какой был муж! Какой был муж! – она застонала. – Богатый! Высокий! С квартирой!

– Богатый муж! – Бражник усмехнулся. – Дорогая, ты в своем репертуаре! Поверь мне, милочка, Лиза никогда всерьез к деньгам не относилась, и если бы не мать…

– Не трогай маму! – оборвала его Чернушкина. – Мать – святое!

– Вы же помните Лизу! Она была очень легкомысленная, вы все считали ее избалованной дурочкой…

– Ничего мы не считали! – Аллочка начала отвираться.– Кто тебе сказал, что мы считали?..

– Да ладно, – нежно улыбнулся Бражник, – Лиза действительно была легкомысленной, но эта легкость ей шла. Вы знаете, мы с ней частенько заходили в книжный, и она, не глядя на цену, покупала очень дорогие книжки. Она всегда так легко расставалась с деньгами…

Я никогда не понимала, как Бражнику удается сочетать финансы с тонкими вещами. В каждую сентиментальную историю он умудряется вставить приход и расход.

– Но если все-таки любовь, то почему… – это у меня вырвалось.

Не знаю, как я могла о таком подумать, какие-то остатки романтизма проскочили.

– Что? – меня переспросили.

– Что, что? Я не расслышал…

– Ничего, – я спохватилась вовремя и снова попросила: – Воды! Воды!

В итоге версию с любовью мы сразу отметаем. Люди мы все травмированные, и нам очень сложно простить третьим лицам малейшую претензию на это чувство.

4

Размазать Синицкого – обязательный пункт в нашем протоколе. Поливать Синицкого всегда приятно, поэтому мы быстро заводимся и начинаем орать.

– Мажор сопливый! – запевает Чернушкина. – Маменькин сынок! Вы в курсе, что он в парикмахерскую ходил каждую неделю? Все чего-то себе ровнял, ровнял… Укладку делал!

– Мне всегда казалось, – Бражник приступает аккуратно, – мне всегда казалось, что в этом человеке есть какая-то подлость…

– А я его недавно видела, – Аллочка заулыбалась, – он был в черных ботинках! Черные ботинки под белые брюки – такое фу-у-у…

– Идиот! Купил диплом – и тот не смог нормально защитить!

Мне нравится, как Чернушкина ругается. Особенно удачно у нее выходит «Идиот!» «Идиот» она проговаривает по буквам – и сразу глазки у нее идут навыкат. Но я!.. Я ведь тоже живой человек! Я тоже хочу лягнуть Синицкого. Да с удовольствием! И палочку китайскую в ладонь ему насквозь. Но, к сожалению, я не очень хорошо помню этого человека.

Он рассыпается на мелкие запчасти: блондинчик, слащавенький, темные очки, барсетка, зипповская зажигалка, пару раз пытался мне подкурить… И гитара, гитару я помню. И что любил ДДТ, и песню эту похоронную, которую он часто пел, я, в общем-то, благодаря ему запомнила.

Свеча догорела, упало кадило,

Земля, застонав, превращалась в могилу.

Я прыгнула в небо за смелой синицей,

Теперь я на воле, я белая птица…

«Птица-а-а-а-а-а-а» – он тянул вполне прилично, как будто резал воздух, а потом распускал это «а» широко… И все, больше ничего от Синицкого не осталось, поэтому мне трудно сообразить, какую, ну какую статейку