7 октября - Александр Викторович Иличевский Страница 6

она полила маслом ступени всех лестниц в доме, в котором они уединились после церемонии, и голый Джош навернулся на самой крутой и длинной. Джош частенько утверждал, что марокканская кухня самая калорийная в мире, и в качестве доказательства сообщал, что на магрибском камбузе всегда два крана: один для воды, другой – для масла. Уж лучше умереть от фрикасе и пищи во фритюре в объятиях дочери Магриба, думал при этом Глухов, чем от одиночества, женатым на веганке. И тем более на Ирине, которая была веганкой во всех отраслях без исключения и в начале семейной жизни ходила на прием к сексологу…

– А, Джош, ты уже тут? – Иван явно еще не до конца проснулся, он снова мечтал о кофе; говорил, подавляя зевок. – Или еще тут? Совсем заработался?

– Нет, не совсем. Вообще-то совсем нет. Я заснул на клавиатуре. И мне приснился другой мир, с недискретным алфавитом. Он состоял не из букв, но из неоднородной субстанции. Она была сочетанием звука и смысла. Слово состоит из букв, но звукосмысл непрерывен, если его прочитать вслух. В этой субстанции обитали орлы, пожиравшие все, что блестело на поверхности земли. Поэтому все живое постоянно вываливалось в грязи, чтобы не отсвечивать. Но выжили только слепые: глаза блестят при любом условии. В общем, люди – это не просто мешки с элементарными частицами. Есть новости?

– Нас снова кормят «завтраками». Я плохо спал, – ответил Иван отрешенно.

– Зайдешь ко мне на кофе? Мы не можем позволить Varian прогнуть нас по сервисному обслуживанию, – заметил Джош почти без паузы, убедившись, что Иван идет за ним. – Сейчас я завершаю сделку с Electa – ты даже не представляешь, как с этими кадрами трудно договариваться: немцы чванливы даже с евреями; я сейчас на связи с Амстердамом и с Пало-Алто.

– Ну, с Varian все будет в порядке, – сухо отозвался Иван.

Пало-Алто – калифорнийское местечко, где находился главный офис Varian Medical Systems, в котором когда-то Иван провел месяц на курсах повышения квалификации. Калифорния была для него родной сторонкой, там он прожил благословенные пять лет в конце девяностых годов, завершая образование. Тогда он начал работать в Intel (Platform Component Division в Фолсоме), но Москва стала к тому времени снова привлекательной: казалось, что именно там закладывалось будущее России, формировалось гражданское общество. Он не мог противостоять искушению принять участие в эпохальных изменениях в отчизне.

– В последнее время в Varian собралась вполне исключительная команда, – продолжал Джош, словно отвечая сам себе.

– Я бы съел чего-нибудь, – сказал Иван, – зря не позавтракал.

– Правда?.. У меня скоро совещание с Alpha-Tau, они обычно выставляют сэндвичи, я принесу тебе парочку.

Они вошли в кабинет, и Джош обернулся.

– Совсем забыл, я шел в брахитерапию за счетчиком Гейгера. Подождешь минутку?

Укрепленный бокс, где они лечили пациентов методом брахитерапии – способом, основанным на непосредственном введении радиоактивного источника в ткани тела, – находился в другом крыле отделения, путь туда и обратно занимал минут пять-семь.

А тут, в небольшой комнатке, Джош обустроил себе офис: стол, кушетка, стойка для принтера и кофе-машины, мощный комп с двумя дисплеями, развернутыми наподобие книжки, панель телевизора на стене, нужная, чтобы проецировать zoom-конференции, а сейчас транслирующая панорамное изображение веб-камеры, установленной на крыше госпиталя; крыша была оснащена вертолетной площадкой – над ней то надувался, то обмякал оранжевый чулок на шесте, показывающий силу и направление ветра. Стены комнатки были увешаны полками, где хватало личных предметов: там были семейные фотографии, старые приборы, пригодные только для воспоминаний о том, как развивалась радиотерапия в начале XXI века, древние учебники и монографии времен их студенчества, пара дезодорантов, распечатанная упаковка носков и полчище папок, где документировалась работа отделения на протяжении последних двадцати лет. Помигивал стационарный фильтр, стояли три пустые бутылки из-под пива Goldstar, в холодильнике с прозрачной дверцей были уложены бутылки вина. Снаружи светало – подземное солнце на телевизионной панели появилось над лесистым ущельем, переходившим в долину Эйн-Карема, заполненную густым утренним туманом. Скоро солнечные лучи разгонят облачные клочья и вдали на террасном склоне проступят известняковые замшелые кубики строений францисканского монастыря, построенного на том месте, где родился Иоанн Креститель. В этой местности находится несколько пещер, выточенных водными источниками, – они издавна использовались для ритуальных омовений. Кроме этого монастыря, в Эйн-Кареме, сохранившем османскую застройку, существовало еще несколько обителей, посвященных предтече нового времени, с головой которого когда-то плясала Саломея, держа ее на блюде. Обители эти тоже относились к пещерным доисторическим баптистериям. Иван заметил на кушетке свернутый спальный мешок, служивший хозяину то подушкой, то одеялом.

Он снова всмотрелся в панорамный вид на долину. Туман понемногу рассеивался и тек над лесистыми склонами. Внизу просматривался железобетонный желоб трамвайной эстакады, а справа открывался Горненский монастырь, слепивший золотым куполом с православным крестом. По кольцевой дороге, шедшей вокруг госпитального комплекса, рывками текло автомобильное движение, взвывали «неотложки», сердито сигналили торопящиеся работники госпиталя, подгоняя замешкавшихся новых пациентов, еще не ориентирующихся в системе парковочных площадок у корпусов. Утренний свет все больше заполнял горную чашу. «Утешительное зрелище, не только для больных…» – подумал Глухов.

Когда Джош вернулся со счетчиком Гейгера в руках, Иван стоял у полок, погрузившись в изучение фотографий. На одной из них юный Джош торчал по пояс в море и держал в руках серфинговую доску, на днище которой было выведено: INBAL = JOHN × C2.

– Эта формула по-прежнему верна? – спросил Глухов.

– По-моему, я тогда погорячился.

– Забавно.

– Да, было дело. Куда все делось?

Джош принялся сетовать по поводу Varian, мол, компания движется вперед по пути технологий, в то время как сервисное обслуживание по-прежнему оставляет желать лучшего, а Глухов размышлял, стоит ли рассказать ему о задуманном. Он знал, что Джош сочувствует ему глубоко и страшится, как бы его друг и сотрудник не подвинулся умом от происходящего. В жизни частной и профессиональной Джош Фердман был лидером. Его назначение почти восемь лет назад вызвало шквал возмущения в мире медицинской физики: и в других госпиталях, и в Министерстве здравоохранения. Будучи парвеню, Джош никогда не мог быть милым, то есть соответствовать образу гнилого интеллигента, так популярному в академической среде. Его не любили в той же степени, в какой признавали его способности в практике и менеджменте. Биография Джоша Фердмана была незамысловатой, но насыщенной. К сорока годам он дослужился в армии до майора инженерных войск – командовал подразделением военных бронированных бульдозеров, предназначенных для разрушения всего, что встречается на пути, разминирования и прокладывания дороги для идущих следом танков. Параллельно защитил вторую степень в Англии, работая на университетском ускорителе в Честере и время от времени мотаясь в Гренобль с исследовательским материалом – облученными мышами,