Покуда я тебя не обрету - Джон Уинслоу Ирвинг Страница 47

Женщины обняли и поцеловали Джека с мамой, пожелали им спокойной ночи и ушли, а те отправились спать. Впервые на памяти Джека мама пошла в душ первой. Что-то ее там очень развеселило, из ванной донесся ее смех.

– Почему ты смеешься?

– Кажется, я забыла свое белье у Элс!

Давать советы, оказывается, непростое занятие, забываешь про все остальное, решил Джек, – когда он вернулся из ванной, почистив зубы, мама уже спала. Джек выключил свет в спальне, но оставил в туалете, немного приоткрыв дверь, пусть будет такой импровизированный ночник. Насколько он помнил, мама впервые в жизни заснула раньше его. Он лег рядом, а мама даже во сне продолжала петь. Слава богу, подумал Джек, это уже не гимны. И еще она поет с шотландским акцентом, давненько я его не слышал, наверное, дело в марихуане, акцент у мамы появлялся, только если она была под кайфом или выпила лишнего.

Песню Джек не узнал, может, это старинная народная баллада, заученная мамой, когда она была еще девочкой, а может, что-то ее собственного сочинения, и стихи, и мелодия (скорее последнее). В самом деле, она же пела целый день, наверное, сочинила что-нибудь по дороге.

Вот что Алиса пела во сне:

Джек решил, что это колыбельная, – мама всегда пела ему колыбельные, и пусть сегодня она заснула первой, все равно: не могла же она не спеть сыну песенку?

Джек помолился на ночь за них обоих – как обычно, с закрытыми глазами, но громче, чем обычно, ведь мама спала, так что ему пришлось отдуваться за двоих.

– День, что Ты даровал нам, Господи, окончен. Спасибо Тебе.

Они проспали до полудня, а там Джек спросил маму:

– А что такое шлюха?

– Ты где услышал это слово? Я его во сне сказала?

– Да, ты пела песенку, там было это слово.

– Шлюха – это вроде проститутки, она тоже дает мужчинам советы, Джеки.

– А что значит выходить на панель?

– Это тоже значит давать советы, Джек.

– Вот оно что.

Они шли рука в руке через квартал красных фонарей к Тату-Петеру, и мальчик снова спросил маму:

– А что это за Доки такие?

– Это место, где мне никогда не быть, – только и ответила мама, сколько он ни переспрашивал.

– А как Тату-Петер потерял ногу? – в сотый раз спросил Джек.

– Я же сказала тебе: спроси у него сам.

– Наверное, с велосипеда упал.

Было часа три пополудни, многие дамы уже вышли на панель давать советы. Все они здоровались с Алисой и Джеком, называли их по имени – даже старухи из района вокруг Аудекерк. Алиса специально прошла по Аудекерксплейн, мимо каждой двери и каждой витрины, словно Якоб Бриль, только медленнее. Никто не пропел им ни нотки гимна «Приди ко мне, дыхание Господне».

Они шли на Синт-Олофсстеег прощаться с Тату-Петером.

– Алиса, я всегда рад тебя видеть; если захочешь, приезжай снова ко мне работать, – сказал ей одноногий. – А ты, Джек, смотри не теряй ног, их у человека всего две! Ты уж мне поверь – передвигаться на двух ногах куда удобнее!

А потом они шли на Зеедейк прощаться с Тату-Тео и Робби де Витом. Робби захотел, чтобы Алиса сделала ему татуировку.

– Ладно, идет, только не очередное разбитое сердце: мне сердца уже осточертели, что целые, что разбитые.

Робби согласился на ее автограф у себя на правом плече; изящество букв произвело на Радемакера такое впечатление, что он не отстал от Алисы, пока она не вывела свою подпись и у него на теле – на левом предплечье. Радемакер сказал, что это место он берег для чего-нибудь особенного. Буквы шли от локтевого сгиба до запястья, а поскольку Тео носил часы, то отныне всякий раз, когда он смотрел, сколько времени, перед его глазами оказывалась «Дочурка Алиса».

– Ну, что скажешь, Джек, может, еще послушаем Дер Циммермана? – спросил Тео. Как всегда, «дер» вместо «ден», ведь Тео не знал немецкого – впрочем, Джек тоже, во всяком случае тогда.

Джек снял с полки какую-то пластинку Дилана и поставил ее. Робби де Вит сразу же стал подпевать, но Алиса не любила эту песню, так что пели только Боб да Робби, а Алиса работала.

– На рассвете встань и окно открой, – пели Боб и Робби. – Погляди мне вслед и помаши рукой. – (В этот момент Алиса выводила букву «А».) – Я ухожу, и пусть ты тому виной, – лезли в душу Боб и Робби, – я не в обиде, все путем.

Это была, конечно, полная чушь, и насчет обиды, и насчет «все путем», но Алиса не повела бровью и не сняла ногу с педали.

Элс проводила их в кассы порта, там царила полная неразбериха, без Элс они ни за что не смогли бы купить билеты. В результате они сначала должны были сесть на поезд до Роттердама, оттуда на корабль до Монреаля и только оттуда добраться до Торонто.

– Но почему Торонто? – спросила Алису Саския. – Канада же тебе чужая страна.

– Станет родной, что поделаешь, – ответила Алиса. – Я никогда не вернусь на солнечные берега речки Лит, ни за что,