СНТ - Владимир Сергеевич Березин Страница 35

Магалиф неторопливо покрутил ладонью, как давеча сосед.

Диссертация явилась перед ним, заложенная отзывом.

– Отзыв – это хорошо. Вы допишете это сами, да? Упрекнёте в цитировании буржуазных учёных, соссюр-массюр, стросс-красный-нос… Не мне вас учить, защиты всё равно не будет.

Магалиф перелистнул страницы, всмотрелся куда-то и присвистнул.

– Вам ещё повезло, что вы ограничились новой версией «Эников». Начали бы петь «эне, бене, раба, квинтер, финтер…» – жди беды. Вы до «Шишли-мышли» не добрались, а то, может, я бы и не успел.

Наконец Магалиф встал:

– Мне пора. Не благодарите.

– Позвольте, – подала наконец голос Варвара Павловна, – но, кажется, у вас были неприятности перед войной.

Магалиф вздохнул:

– Неприятности бывают у всех.

Стало понятно, что подробностей не будет.

В этот момент прямо над домом сверкнуло, и тут же кто-то разорвал огромную простыню. От грома задрожали стёкла в буфете и звякнули рюмки. Непроницаемая стена воды упала на землю.

Магалиф надел шляпу (Варвара Павловна поразилась тому, как огромны были её поля) и поклонился. Гость шагнул на крыльцо и тут же исчез, можно было бы сказать, что он растворился в стене дождя. Но Варваре Павловне было не до метафор, потому что голова продолжала болеть.

Она машинально проглотила таблетку, которую всё это время держала в руке, и запила её едва кислым соком от чайного гриба.

Её сразу же стало клонить в сон, дождь бил в железо крыши, и этот звук уносил её прочь, как железнодорожный вагон, стуча колесами – раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три-четыре-пять… Машинист смотрел на неё хмуро, на нём была огромная чёрная шляпа.

Она проснулась через час, бодрая и деятельная, так и не смогла найти давешней диссертации и написала разгромный отзыв по памяти. Вечером постучался сосед и спросил, что нужно было этому приезжему из города. Она посмотрела на соседа как на сумасшедшего и ответила неопределённо. Что-то вроде «кому я нужна». Тот пожал плечами и предложил завтра сходить за грибами – после такого дождя они полезут по всему лесу.

Варвара Павловна посмотрела на соседа чуть внимательнее, чем обычно. Он на военной пенсии, чуть моложе её, но она по-прежнему… «цветущая». Кто-то так сказал про неё недавно, но кто?

Впрочем, не важно.

(память воды)

Мели, оратор на эту тему: мелиорация и все рацеи, и солдат с рацией.

Павел Улитин. Ксенофоб

Я бывал на этих академических дачах и даже разглядывал знаменитого академика через кусты смородины.

За вечерним чаем его долго расспрашивали о жизни – одни умно, другие не очень умно.

Мне рассказывали про этого старика разное, но академик мне нравился. Я, к несчастью, не испытывал трепета, не склонен был к особому почитанию публичных людей и, задавая вопрос кому бы то ни было, не дрожал от восторга.

Но чем-то веяло от этого академика архаическим. Он был похож на путешественников прошлого, что возвращаются из азиатских пустынь с коллекцией бабочек в красивых деревянных рамках.

Я задумался о том, что спросил бы у него.

Пожалуй, я стал бы говорить с ним о кризисе научного мировоззрения – ровно о том, что меня занимало последние несколько лет. О том, как наука с её методами медленно отступает прочь, а на смену ей приходит мистика. Не кончится ли то, что называется «научным мировоззрением»? Вот вопрос.

Но Господь миловал меня, и очередь не дошла.

Как только мне закричали в спину, что баня готова, я побрёл прочь от чужой освещённой веранды.

* * *

– Только я тебя умоляю, Вова, не спорь с моими соседями, – сказал Гамулин. – Что бы они ни говорили, не спорь. Я, как дом здесь купил, сначала ввязывался во всякие разговоры, да ничем хорошим это не кончилось. Учёные люди – они такие, так вывернут, что мало того что в дураках окажешься, так ещё потом два дня землю щупаешь – на ней ли стоишь или в космосе летаешь.

– Да что мне спорить, я сумасшедших люблю, – отвечал Раевский, задумчиво глядя через стакан на свет. «Нет, не буду мыть», – решил он расслабленно.

Над дачным посёлком дрожало летнее марево лени и неспешности.

Торопиться было некуда – никто не ездил отсюда на службу. Место оказалось отдалённым и уединённым – не для тех академиков, которых вождь то и дело вызывал в Кремль, и тогда – встань передо мной, как лист перед травой, и как можно быстрее. Тут заехал раз, так и сиди неделю. А что живут в этом месте люди образованные, всё равно видно сразу – на первом же доме вся крыша состояла из солнечных батарей. Правда, батареи загадили птицы до полной белизны.

Гамулин поселился здесь давно и сперва хвастался, что живёт в посёлке академиков, но потом как-то поутих.

Говорил он так:

– Ты понимаешь, они ведь не сумасшедшие. Просто у каждого свои тараканы в голове. Я так думаю: у учёного человека со временем мозги раскручиваются, да так, что на пенсии никак не могут остановиться. Вот сидит человек уже лет десять на даче, а в голове – беспокойство. Поэтому они ходят друг к другу, ну и ко мне тоже. Я ведь благодарный слушатель – не спорю.

– Что, американцы не были на Луне?

– Да нет, кажется – были. Они с этим, по крайней мере, не спорили. Но один вот верит в мировой заговор, вернее, в то, что ему должны отомстить за генетические эксперименты.

– А кто мстить-то должен? Американская военщина? Гринпис?

– Да нет, подопытные обезьяны. Детей своих в зоопарк не пускал, скандал устроил, как мне рассказывали. А с виду – нормальный, так что я и не верю в эти сплетни. Мы с ним даже яблочный самогон вместе производим. Видел бы ты, какое у него фантастическое оборудование…

А вот другой сосед любит про тайну воды и её информационную память завернуть. Фокусы всякие показывает. Его ты сегодня услышишь.

– Это какой сосед? Тот, про которого ты рассказывал, мелиоратор?

– Ну. Только он не просто мелиоратор. Мелиоратор с большой буквы «М». Да что там – он ведь повелитель воды. При этом, скажу тебе, у нас места странные – с одной стороны осушенные торфяники, с другой стороны песок и сосновые рощи. Я как стал наново строиться, сосед пришёл ко мне, ткнул пальцем – тут, говорит, скважину делай, а вот тут по контуру нужно дренаж, иначе фундамент поплывёт. Мне работяги говорят – ничего не поплывёт, у нас всё схвачено, не боись. На следующий год повело, вся