Сначала женщины и дети - Алина Грабовски Страница 29

– Да. – Кидаю окурок на тротуар, и тот приземляется в лужу желтоватой жидкости, капающей из помойки. Папиросная бумага окрашивается в цвет мочи.

– Ты всегда можешь со мной поговорить, – искренне добавляет она и убирает за ухо медную прядь. Не знаю почему, но Марина хочет быть моей подругой. В ее возрасте я считала людей старше себя занудами без чувства юмора, но теперь, видимо, модно иметь подружек разных возрастов. На «Нетфликсе» мне все время предлагают посмотреть кино про угрюмых девочек-подростков с грязными волосами, усваивающих уроки жизни от сексапильных уверенных женщин лет двадцати пяти, которые выглядят так, будто не работали в жизни ни дня.

– Ого, – отвечаю я, – ну спасибо. – Она кивает с видом благосклонного мудреца. Единственная причина, почему я ее не ненавижу, – я тоже была подростком с дурацкими убеждениями и стремилась совершить нечто «важное и значимое». И мне прекрасно известно, какое горькое разочарование ждет каждого человека с подобными установками при столкновении с реальностью.

Марина отходит в сторону, будто предоставляет мне привилегию открыть загаженную чайками дверь. Я толкаю дверь ногой, но пластиковая пленка, которой укрыт пол с другой стороны, топорщится и мешает ей полностью открыться. В конце рабочего дня я поливаю эту дверь из садового шланга; она сплошь измазана рыбьими потрохами, и те стекают вниз и уносятся с потоками воды по наклонному переулку к дороге. Кровавые струи, бегущие по улице, кусочки приставшей к тротуару плоти – это похоже на картину библейского апокалипсиса. Обожаю эту часть дня.

Марина делает шаг и врезается в меня.

– Прости, – говорит она, – я думала, ты заходишь.

В зале я чищу витрину, а Марина стоит, облокотившись о кассу, и отодвигает кутикулы кредиткой. Треска на ложе из колотого льда таращится на меня стеклянными глазами. Рядом лежат стейки из рыбы-меча с заветренными краями: Марина плохо закопала их в лед. Я стараюсь не загоняться из-за таких мелочей, но грань между расслабленным отношением и полным нигилизмом тонка.

– Что сегодня вечером делаешь? – спрашивает она, глядя на меня сверху вниз.

– В смысле?

– Пятница же. Не пойдешь тусоваться?

Я выпрямляюсь, опираясь о витрину. Колени хрустят.

– Рада, что ты считаешь меня человеком, который ходит тусоваться по пятницам.

Марина смеется, будто это шутка, понятная лишь нам двоим.

– Сегодня будет большая вечеринка. Приходи.

– Я могу выпить в баре. Легально. Ты же знаешь, да?

– Да. Просто подумала, что у тебя сегодня нет планов. – Она улыбается с невинно-угрожающим видом: все девочки-подростки умеют это делать, такая улыбка – результат многовековой эволюции. В этом возрасте все уверены в своей неотразимости и не догадываются, чем это может для них обернуться.

Она обходит прилавок и встает рядом.

– Пришлю тебе адрес, – говорит она.

– У тебя же нет моего номера телефона.

Марина тянется к переднему карману моего фартука; ее рука скользит по моему животу, и, когда она отстраняется, мой телефон оказывается у нее в руке. Она набирает на экране блокировки мое имя, как на кнопочной клавиатуре, – Мона, шесть-шесть-шесть-два. Телефон разблокирован. Она поворачивается ко мне.

– Теперь есть.

После смены бесцельно брожу в гавани. Я знаю, что Лайла дома, редактирует ученические эссе; иногда она зачитывает их мне вслух, чтобы я сказала, что не так, и советуется по поводу самых сложных случаев, ведь я когда-то училась литературному мастерству. Эти эссе такие искренние, такие прямолинейные, что у меня зубы сводит их слушать. Как будто друг читает тебе свои стихотворения или свидетель Иеговы говорит о Боге.

Я пинаю камень в сторону «О’Дулис», и тут получаю сообщение от матери. Сажусь на маленькую скамеечку, одну из тех, что в прошлом году установил комитет по благоустройству: сообщения от матери лучше читать сидя. К счастью, в этот раз обходится без катастроф. Можешь заехать к Лорелам? – спрашивает она, имея в виду родителей моей лучшей подруги детства Натали. Кажется, твой папа забыл запереть у них дверь.

Миссис Лорел лежит в больнице, и мой отец вбил себе в голову, что надо забить холодильник Лорелов домашней едой. Каждый день он приносит им новую запеканку или рагу, хотя, насколько я знаю, они их не едят. Я подозреваю, что в молодости у него был роман с миссис Лорел; несколько лет назад, когда мы с Натали приезжали на каникулы из колледжа, я заговорила с ней об этом, и она как с цепи сорвалась. Вечно ты выдумываешь всякую дичь, сказала она. Делать, что ли, больше нечего?

Теперь ее слова не кажутся такими обидными, но, когда я уже решила, что она договорила, она добавила кое-что, о чем я думаю до сих пор минимум пару раз в неделю, а то и чаще: хватит выдумывать себе несуществующие травмы, чтобы было чем оправдать свои косяки.

Почему она так сказала? – спросила моя психотерапевт. Какой был контекст?

А контекст был такой: недавно она узнала, что я переспала с ее бывшим парнем из школы, в которого она все еще была влюблена. Но психотерапевту я в этом не призналась, а бросила: да шмара она! И рассмеялась, потому что шмара – правда смешное слово, на швабру похоже.

Но, кажется, я отвлеклась.

Хорошо, отвечаю я; мать ничего в ответ не пишет, и я знаю, что не напишет. Я всегда и во всем ее слушаюсь.

Продолжаю пинать камень до самого входа в «О’Дулис». Когда я была маленькой, начал осыпаться утес, который подпирает тротуар; установили дешевые деревянные опоры, но внизу, у воды, те уже сгнили. И вечерами, когда волны не ласково плещутся, а бьют о берег со всей силы, тротуар и перила раскачиваются с ними в такт.

Я со всей силы пинаю камень, и в тот же момент дверь паба открывается. На облезлом придверном коврике стоит Рэй и сжимает в пальцах горлышко пивной бутылки. Мой камень вприпрыжку несется по тротуару, как испуганный крабик-отшельник, и с глухим всплеском падает в море.

– Выпьешь? – Она трясет своей бутылкой у меня перед носом.

– Нет, – отвечаю я, хотя холодное пиво выглядит очень заманчиво и можно даже не спрашивать.

– Что ты тут бродишь, как педофилка, и камнями кидаешься? – Она делает недовольную мину, поджав губы и нахмурив лоб. Пару лет назад я дважды за вечер заблевала туалеты в «О’Дулис», и Рэй мне этого так и не простила.

– Прости, что я детей от твоего бара отпугиваю.

– Да заходи