Пусть она вернется - Синтия Кафка Страница 20

12

Тимоте я обнаруживаю в бассейне, он плавает туда-сюда от бортика до бортика. Тим такой высокий, что ему хватает трех гребков, чтобы доплыть до противоположного края бассейна, но он упорно продолжает. Моему другу нужно непрерывно двигаться, делать тысячу дел одновременно, быть сразу везде. Я люблю, чтобы мозг постоянно работал, но что касается тела – это другая история. Я растягиваюсь на шезлонге и дышу полной грудью. Люблю узнавать разные запахи. Мой отец уверен со всей присущей ему отцовской объективностью, что я обладаю исключительным нюхом. Но здесь много незнакомых мне ароматов. Я пытаюсь было ухватиться за свои ароматы-воспоминания, чтобы создать реперы для ориентации в атмосфере нашего путешествия. Чтобы ориентироваться на них, когда мы вернемся.

Когда мы вернемся…

Я мысленно привожу себя в чувство. Мы только вчера приехали, а я уже ностальгирую, хотя, если мы вдруг найдем мать, вся моя жизнь перевернется с ног на голову. Но пока мне не следовало бы об этом думать. Тимоте все-таки немного прав: надо встряхнуться и попробовать сосредоточиться на настоящем, не строя скрупулезных планов. Я обещаю себе попробовать и закрываю глаза.

На меня попадают капли воды. Я подпрыгиваю и взвизгиваю.

– Черт, Тим! Она ледяная!

– Освежает, – заявляет он с ухмылкой, тряся волосами прямо надо мной.

– Я не догадывалась, что отправилась в поездку с лабрадором, который отряхивается после купания!

Тим расслабленно валится на шезлонг рядом со мной.

– Да тебе просто повезло! Лабрадор игрив, хитер, нежен и привязчив. Прикинь, ты могла бы оказаться здесь с какой-нибудь вечно гавкающей собачонкой!

Я сразу вспоминаю всех моих бывших. Похоже, моя основная проблема в том, что я выбираю именно таких брехунов, которые бросают при малейших разногласиях без каких-либо сожалений, а все потому, что считаю себя недостойной лабрадора. Я веду себя так с самого начала и не меняюсь годами.

Эта мысль наталкивает меня на другую.

Мой взгляд упирается в полотнище флага с головой Мавра, которое колышет ласковый ветер, чтобы не встречаться взглядом с Тимом.

– Помнишь, ты мне сказал, что тебе не хватает подростка во мне?

Я чувствую, как он поворачивается в мою сторону.

– Ты уверена, что хочешь поговорить об этом?

– Да, конечно. Я об этом думала и пришла к выводу, что с подростком, которым я была, ты общался в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. А эта девочка все-таки, несмотря ни на что, росла и взрослела.

Краем глаза я слежу за его реакцией.

– Возможно, но… не таким образом, – подтверждает он свое мнение, пожимая плечами.

– Как знать? Вспомни свою теорию застрявшего старого фургона! Мой отец мог уйти от нас, моя мать – погибнуть в катастрофе, мы могли бы переехать… Может быть, даже если бы моя жизнь была спокойной, как это море вдали, я бы стала именно такой, как сегодня?

Тимоте хватает полотенце, лежащее за его спиной, и наматывает его себе на талию, прежде чем сесть и посмотреть мне в глаза.

– Я понимаю, но полагаю, что то, что случилось, поспособствовало тому, чтобы ты замкнулась в себе. Это не было бы так ужасно, если бы я увидел, что ты сама, сознательно выбрала такую жизнь и что она доставляет тебе удовольствие. Однако, вопреки всем усилиям, что ты тратишь, чтобы доказать твоей семье и мне, что все прекрасно, на самом деле я никак не могу в это поверить.

Я внезапно ощущаю досаду, не понимая, зачем вообще подняла эту тему. Но уже слишком поздно, чтобы отступать.

– Иногда я так защищаюсь. Уверяю тебя, у меня бывают дни без забот, наполненные весельем.

Тимоте хмурится.

– Прости, Марго, но это, по-твоему, счастье? «Дни без забот, наполненные весельем»?

– У меня есть работа, коллеги, которые мне нравятся, кое-какие развлечения, семья и, наконец, лучший друг, – бормочу я с противным ощущением, что вынуждена оправдываться и что у меня нет достаточных аргументов. – Это уже неплохо, правда?

– Хм… Вкалываешь на заводе или занимаешься не пойми чем. Коллеги, но не приятели. Хобби, которыми ты не слишком увлечена. И разные статистические справочники и сборники необычных происшествий, ставшие уже твоей библией и панцирем, чтобы оградиться от жизни.

От последней фразы я застываю, и мне необходима пара секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Какую прекрасную картину ты для меня нарисовал, – я чувствую ужасную обиду, и на глаза наворачиваются слезы. – Если ты видишь меня такой, то я не понимаю, почему мы вообще еще дружим.

Тим внезапно вскакивает.

– Я запрещаю тебе так говорить. Мы друзья, потому что нам не нужно слов, чтобы понимать друг друга, потому что счастье друга нас волнует порой больше собственного, потому что мы вместе как в лучшие моменты жизни, так и в худшие. Ты – необыкновенная женщина. Я просто хочу, чтобы ты увидела себя со стороны, сама, и чтобы ты показывала другим свои достоинства вместо того, чтобы их скрывать.

Тим замолкает, и я пользуюсь паузой, чтобы прогнать слезы, которые уже дрожат у меня на ресницах. Он заставляет меня нервничать, постоянно дергая за чувствительные нити. Но как на него обижаться?

– Честное слово, Марго, – продолжает Тимоте с нежностью. – Разве ты открыта миру? Таким видела свое будущее, когда тебе было пятнадцать?

– Мы не можем жить той жизнью, которую придумали, будучи подростками…

– Конечно, но мы можем хотя бы попытаться приблизиться к нашим идеалам, достичь наших целей.

– Тебе легко говорить. У тебя в пятнадцать лет было все, что ты хотел.

Он качает головой и смотрит мне в глаза.

– Не все, но я над этим работаю. – Его взгляд задевает меня больше, чем обычно.

Зачем я снова начала этот разговор? Мне обязательно нужно наступать вновь и вновь на те же грабли? Я стараюсь сдержать эмоции, не дать им себя захлестнуть и спокойно проанализировать его слова.

– Я с тобой согласна, – заявляю после пары секунд размышлений. – У меня есть ряд желаний, о которых я хотела бы попытаться рассказать. В конце концов… я ведь на Корсике, с тобой, и это огромный шаг вперед.

На губах Тима появляется обезоруживающая улыбка.

– Естественно, Марго. Прости меня, если я тебя обидел. Я высказал это все, потому что ты ждала честного ответа. Но я не отказываюсь от высказанного мной восхищения в аэропорту. Ты внушаешь уверенность в себе, правда.

Я немного успокоилась. Надо бы закончить на этой позитивной ноте. Однако мне уже ясно, что признаться в такой ситуации –