Инфракрасные откровения Рены Гринблат - Нэнси Хьюстон Страница 19

мужчины могли воображать, будто только они имеют право смотреть, видеть, брать и понимать? Вы боитесь, что они увидят? Что именно? Я отказываюсь отводить взгляд, опускать глаза! Я — смотрю! Знаешь, каким был мой первый самостоятельный поступок? Я украла камеру и научилась ею пользоваться: наводить, щелкать, рассматривать в лупу, увеличивать, печатать, размножать…”

Вот так и получилось, что я — пропащая, поскольку неверная, то есть почти шлюха, — пошла и купила два кило апельсинов, но на деньги Айши, она ведь меня пригласила. Хаммам напоминал ад. Горячий пар моментально обжег нос и горло, но самый большой ужас на меня навел вид женщин, которые безостановочно намыливались, терли себя мочалками, намазывались кремами… Я не понимаю, как можно четыре часа обрабатывать свое тело! Очень скоро меня затошнило — так бывает всегда, если я не могу снимать. Я вспомнила одалисок, которых так любили писать ориенталисты XIX и XX веков, об этих загадочных сладострастницах в банях, и спросила себя: а почему, собственно, никто не изображает мужские тела, расслабленные отдыхом и беседой? Вот что я сделаю: переоденусь мужчиной, заряжу инфракрасную пленку и в мужской день пойду фотографировать в хаммам!»

Проблемка, — шепнула Субра. — Будет трудновато замаскироваться под голого мужчину…

«Даже в женский день я не осталась незамеченной. Меня раздражало, что все посетительницы пялятся на мое аномально белокожее худое тело. Я несколько раз вежливо повторила: “Нет, спасибо, уверяю вас, не стоит! — Стоит, стоит…” — Айша сначала извела на меня остатки хны (не пропадать же добру!), а потом, под предлогом священного долга гостеприимства, оплатила мне радикальный гоммаж. Я попала в мясистые лапы другой людоедки, она уложила меня на спину и начала энергично натирать грубым черным мылом, сдирая кожу с груди, бедер и ягодиц… Через десять минут мучительница отпустила меня — красную как рак и разъяренную. Я понимала, что, если задержусь хоть на минуту, случится беда, и простилась с Айшей под предлогом деловой встречи, лишив себя — ха-ха! — последних этапов строгого ритуала первого одевания в джеллабу с поеданием апельсинов, — и уползла в комнату отдыха.

Несколько женщин трещали без умолку на арабском французском, выщипывая друг другу брови, делая прически и маникюр. Красивая мамаша поддразнивала сына лет четырех или пяти: “Эй, малыш, пойди-ка сюда… — Он упрямился, дулся, не желал подходить. — Так, значит, ты у нас теперь взрослый? И гордый? Я больше не твоя подружка? Что? Как ты сказал? Ха-ха-ха! — Она повторила слова мальчика подругам. — Я ему: мы больше не друзья, — а он: Мне плевать! — Все дружно хохочут. Женщина бросает взгляд на пиписку сына и восклицает: Глядите, глядите, говорит, что не хочет, но любит меня! — Дамы умирают со смеху”.

Ну вот он перед тобой, один из красавчиков мачо 2020 года. Ему тоже будет очень трудно заниматься любовью с женщинами…»

Субра понимающе кивает.

«Древняя история ахиллесовой пяты, — сказала я Азизу после третьего или четвертого фиаско в постели. — Чьей пяты? — В “Илиаде” мать Ахилла, богиня Фетида окунает его в священные воды бессмертия, держа за пятку… И он погибает, когда сын Приама, царя Трои, попадает стрелой в эту самую пятку. Мораль истории: все мужчины уязвимы в том месте, за которое их держала мамаша. В твоем случае это член. — Смешная пятка! — Ты не представляешь, у скольких мужчин пятка находится в этом месте.

Высказавшись, я приложила массу усилий, чтобы оживить упрямую “ахиллесову пяту” Азиза, но понадобилось еще много долгих месяцев, прежде чем она ожила и расцвела…»

Рена отворачивается от шедевра Микеланджело и оказывается нос к носу с «Марией Магдалиной» Донателло.

Maddalena[81]

Она прекрасна, эта вытесанная из дерева непокорная женщина с обнаженным чувственным телом, спрятанным за завесой длинных волос…

Мария Магдалина молится и плачет, сложив руки. Слезы струятся по щекам. Она сожалеет о прежней жизни, это очевидно. Клонится к земле и рыдает, омывает слезами ноги Христа и вытирает их волосами. Слезы текут, брызгают, льются ручьями на ступни прекрасного молодого иудея. Волосы, слезы, губы, благовония — все для ног Христа. «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много[82]».

Моя любимая фраза этого красавца, так рано покинувшего наш мир, — признается Субра.

«Я с самого начала предпочитала Марию Магдалину Деве Марии. На взрослых девственниц у меня аллергия, будь то Афина, мать Тереза или Жанна д’Арк. Всякий раз, думая о множестве улиц, зданий, кварталов, городов и деревень, рек и гор, носящих имена святых, то есть девственников и девственниц, считавших физическую любовь грязной и порочной и тем самым унизивших ее, о тысячах детей (в том числе моем брате), чье доверие обманули священники, обделенные любовью, о миллионах убитых доблестными целомудренными рыцарями христианства, я бледнею, меня трясет от ярости. Что за жалкая личность, этот святой Павел, ничтожество, слабак!

Все мои друзья покатываются со смеху, узнав адрес дома, куда переехали мы с Азизом: улица Анвьерж[83]. Я пока не выяснила происхождение этого названия. “Можно лишить девственности, а как насчет того, чтобы вернуть?” — спросила я Азиза в тот день, когда мы подписали договор аренды и он напомнил, что подобную операцию делают, в том числе во Франции: врачи работают иголкой, сшивают плеву, и девушки выходят замуж нетронутыми».

Значит, Азиз снял для вас квартиру? — Субра разыгрывает удивление.

«Он это планирует, — отвечает Рена и спешит продолжить рассказ, меняя тему. — А скажи-ка мне, дружок, — спросила я как-то вечером, когда он ласкал мое лицо легкими, как касание крыльев бабочки, поцелуями. — Правоверные, которые погибли во имя Аллаха, попадают в рай и получают в награду за самопожертвование девяноста двух девственниц. А что дают женщинам? Как выглядит их рай? — Все очень просто, — ответил Азиз между двумя лобзаниями. — Оказавшись в раю, женщина больше никогда не встречается с другими женами своего мужа. Поняла? Прощай, ревность! — Вот, значит, как… Женский рай — отсутствие ревности? А как насчет девственниц? — Они первыми становятся для нее невидимыми! — Я так хохотала, что никак не могла успокоиться, мы даже любовью не смогли заняться.

Мария Магдалина — шлюха, но она почему-то вдруг напомнила мне о матери.

Нет, мама не была порочной женщиной, но защищала в суде проституток и работала с этими клиентками на дому, так что ее тоже часто причисляли к развратницам. Неудивительно, что тридцать лет спустя я сделала выставку «Дочери и сыновья шлюх», объездив двадцать стран, потратив сотни пленок и задав тысячи вопросов. Чаще всего проститутки рассказывали о том, какие уязвимые люди их клиенты, и изливали мне