Парадизо - Франческа Сканакапра Страница 14

Некоторые девочки действительно не получили ничего. В их числе оказалась Мария. Она смотрела на стол, прикусив пальцы.

– Кто не получил посылку? – спросила одна из сестер.

Поднялось полдюжины рук.

– Осталось несколько посылок, с которых отклеились ярлыки с именами получателей. Не получившие посылки, пожалуйста, выйдите из-за столов.

Неподписанные посылки были розданы, в итоге получили все девочки. Радостное ожидание буквально шипело в воздухе, точно электричество. Нетерпеливые пальцы застыли в ожидании.

После того как одна из монахинь велела не рвать бумагу и коробки, а веревки сохранить, нам позволили вскрыть посылки.

В моей лежал синий кардиган со стеклянными пуговицами – он оказался мне мал, потому что я успела вырасти, – несколько пар носков, носовой платок с маминой вышивкой, четыре очень черствых инжирных печенья от моей тети и письмо от всех сразу, написанное папиной рукой. В конце письма он пририсовал кошку и кур.

Не могу описать радость и волнение, с какими я читала письмо. Мои родные были здоровы. Они скучали по мне. Дома все шло хорошо. Наша кошка родила пять котят. Куры исправно несли яйца.

Я перечитывала письмо снова и снова, едва не лопаясь от радости, но, подняв голову, увидела, что Мария притихла и тычет пальцем в содержимое своей посылки.

– Посылка не от моей мамы, – сказала она. – Не она все этот отправила.

– Откуда ты знаешь? Может, тебе дали не ту посылку?

Мария покачала головой.

– Все, кому выдали неподписанные посылки, получили одно и то же. – Она кивнула на другую девочку, мрачно смотревшую на коробку.

Выяснилось, что все девочки, которых не назвали, получили что-то из одежды и одно сморщенное яблоко.

Никто не поверил, что одинаковые подарки прислали родители. Девочки решили, что их родители умерли, а монахини солгали, дабы их утешить.

С того момента из Марии словно выжали всю радость, она не хотела ни во что играть. Она сидела молча и, не обращая внимания на ласковые слова монахинь, едва притронулась к еде. Я попыталась растормошить ее, подарила ей синий кардиган и одно из печений. Печенье Мария есть не стала – сидела, перебирая стеклянные пуговицы.

Во время дождя по стенам монастыря стекали струйки коричневатой воды, под протекающие участки крыши подставляли ведра. Мое драгоценное письмо, которое я поклялась себе хранить вечно, пострадало от вездесущей сырости. За пару недель папины слова расплылись в неясное серое пятно. В итоге различимым остался лишь силуэт кошки.

Весточка от родителей стала для меня и благом, и источником переживаний. Хоть я и получила подтверждение того, что они живы-здоровы, все мои мысли теперь занимало страстное желание воссоединиться с ними, вернуться домой, где все такое знакомое и любимое. С остальными девочками творилось то же самое.

Сестры часто напоминали нам, что любовь – причина того, почему родители вверили нас их заботам. Они рассказывали историю Иосифа, отец которого любил его больше всех на свете[7], и историю Авраама, который любил своего сына Исаака так сильно, что был готов принести его в жертву Богу[8]. История Авраама пугала меня, я не понимала иносказание, но не сомневалась, что сестры нас любят и историю эту рассказывают, дабы утешить.

Мне больше нравилась история Ноева ковчега, которую любила рассказывать сорелла Маддалена.

– Бог попросил Ноя спасти всех животных, – начинала она. – Поэтому Ной построил огромный ковчег, на котором они были бы в безопасности. Наш монастырь как тот ковчег. Здесь вы в полной безопасности, пока бушует потоп войны. Когда война закончится и снова прилетит голубь мира, вы спокойно вернетесь домой.

Мысль о том, что Бог посылает птиц как знамения, заинтриговала меня. При любой возможности я выглядывала в окно, надеясь увидеть голубя, который возвестит о возвращении мира, но видела лишь суетящихся воробьев да черных ворон, порой мелькал разве что серый вяхирь.

Зима не могла длиться вечно, и, к счастью, когда февраль сменился мартом, зимние ветры стихли, дни удлинились и солнце начало сушить промокшее здание. Наконец стало можно открыть окна.

Вопреки нехватке еды, я быстро росла. Я уже заметила, что рукава сделались коротки, но это не особо меня тревожило, зато болезненно прочувствовала, как стали тесны ботинки. Я приноровилась носить их без носков, отчего стирала ноги до волдырей. Обеспокоенные тем, что я прихрамываю, монахини устроили обмен вещами.

Мне выделили колючую зеленую юбку с пятном спереди и подпалиной на кромке подола, а также жесткий коричневый джемпер, пахший сыростью.

Я расстроилась бы, если бы заодно не получила блестящие красные туфли, почти новые, сшитые будто специально для меня. Это была не грубая обувь с жесткой подошвой, к которой я привыкла, а изящные туфли из мягкой, эластичной кожи. Я каждый день полировала их маминым носовым платком.

Апрель ворвался, принеся тепло и солнце. Ни одного голубя я до сих пор так и не увидела, но леса вокруг монастыря наполнились стуком дятлов и призывами кукушек. Какое облегчение, что больше не надо прятаться от сырости и ветра. Страдающих простудой девочек стало меньше, чем здоровых.

Сестры водили нас по крутым горным тропам в сосновые леса – собирать ранние ягоды и дикий чеснок. Каждая из нас была вооружена палкой – чтобы распугивать гадюк, нам велели колотить палкой по земле, прежде чем соваться в кусты.

Я спрашивала себя, зачем надо было строить монастырь в таком диком месте, где холодно, почва дурная, да еще и ядовитые гады. Неудивительно, что вокруг никто не живет. Мы отходили от монастыря на изрядное расстояние, но ни разу не увидели ни одного жилища, лишь ветхую лачугу, в которой, по словам монахинь, летом ночевали пастухи.

Хоть я многократно благодарила Господа за то, что Он прислал кабана, мои безответные беседы с Ним снова стали казаться бесполезными. Я понимала, что внимание Бога мне приходится делить со многими людьми, но ведь большинство девочек в монастыре наверняка просят об одном и том же. Мы все хотели, чтобы война закончилась, чтобы мы вернулись домой. Я задавалась вопросом, слушает ли вообще нас Бог, и если Он такой любящий и преданный земным чадам Своим, как Он допустил войну в принципе? Меня начала посещать мысль, уж не стал ли тот рождественский кабан просто совпадением с нашими молитвами.

Я высказала свои сомнения сорелле Маддалене, которая велела мне проявить терпение, верить и молиться.