Шанс его жизни - Софи Астраби Страница 14

– С тремя кубиками не может выпасть…

– Я просто проверяла, следишь ли ты за ходом мыслей, – прерывает она.

Станислас кидает кубики, они катятся по столу. Два, два и три.

– А что делаем, если числа нет в списке?

– Импровизируем, – говорит она с улыбкой.

– Разве мы не делаем этого и так?

– Конечно. Мы все только это и делаем. Это и есть жизнь, по определению.

⁂

– Ты помнишь мадам Боэр? – спрашивает Станислас.

– Мадам Боэр… нет.

– Учительницу немецкого.

– Ах да! – вспоминает Сарра.

– Ты помнишь ее имя?

– Да, подожди… кажется… Мартина?

– В почтовом ящике Станисласа Желена было одно письмо. От некой Мартины Боэр. Мы его не открывали.

– Не открывали? Ты уверен? – говорит она с сомнением. – Я прочла все его письма.

– Ты шутишь?

– Ну, кроме рекламы.

Он задумчиво хмурится, но, прежде чем успевает что-то сказать, она достает свой ноутбук и кладет на стол. Нажимает несколько клавиш, и ее глаза начинают скользить по экрану слева направо.

– Вот она. Мартина Боэр. Она написала ему два месяца назад. Как думаешь, сколько ей было, когда мы учились в школе?

– Около тысячи лет, в том-то и дело.

– «Lieber[9] Станислас, я с радостью прочитала ваше сообщение и буду рада помочь вам в изучении этого языка, который с большой любовью преподавала в течение сорока лет. Мы можем с вами встречаться в удобное для вас время по вторникам. Viele Grüße[10]».

– Мне нравилась эта женщина.

– Мне тоже. От нее пахло стиральным порошком, – задумчиво говорит она, а потом, словно спохватившись, резко захлопывает ноутбук. – Ладно. Пошли кормить уток?

Сарра встает и высыпает хлеб из корзинки в свою сумку. Станислас думает, что в этом мире есть люди, которые встают, и люди, которые продолжают сидеть, и очевидно, что он относится к последней категории. Даже когда речь идет о том, чтобы пойти покормить уток. К тому времени, как он додумал свою мысль, Сарра уже пересекла ресторан и ждет его у дверей. «Ну, ты идешь?» – и он знает, что в ее глазах, похожих на глаза лани, кроется осуждение.

– Ты знал, что утки не любят кукурузный хлеб? – говорит она, когда они входят в парк.

– Нет…

– Странно, если задуматься, не находишь?

– Что именно? То, что они не любят кукурузный хлеб?

– Что то, что правильно для одного, правильно для всех.

– Ну да…

– Вот смотри, я не люблю камамбер, но есть люди, которые его просто обожают. А утки все согласны между собой. В этом сила уток, – серьезно заключает она.

Она бросает в пруд кусок хлеба, и на него набрасываются две птицы.

– Если бы у власти были женщины, – продолжает она, – войн бы больше не было. Но если бы это были утки – тут даже и говорить нечего.

– С другой стороны, я никогда не видел, чтобы утка управляла хотя бы пекарней. Так что у них впереди еще долгий путь.

Сарра ничего не отвечает. Она продолжает бросать кусочки хлеба через решетку, которая окружает лужицу пруда в этом городском парке.

– Ты помнишь поездку в Германию?

– Конечно, – отвечает она, глядя ему прямо в глаза.

– На следующий день мадам Боэр заставила нас делать упражнение. Чтобы поработать над отрицательными предложениями. Надо было описать себя, перечислив все, чем мы не являемся.

– Ты еще сказал: «Мы очень много разных не чего-то», а этот идиот Венсан Кассань засмеялся. А меня это потрясло.

Станислас не знает, почему он вспомнил об этом упражнении, которое он так тщательно выполнял, несмотря на усталость после бессонной ночи. Может быть, как раз из-за этой усталости. Ich bin nicht[11]. Он не был храбрым – это то, что он написал сначала. Ich bin nicht mutig[12]. Отчасти потому, что это было правдой, но главным образом потому, что он знал, как это пишется. Мадам Боэр ходила между группами, сидящими в разных углах комнаты, и наблюдала за работой каждого. Она подошла к нему и склонилась над его плечом. Он не был музыкантом, не был разговорчивым, не был злым, не был горделивым, не был блондином, не был самым старшим, не был самым младшим, не был уверен, на своем ли он месте в мире, не был грустным. Он не был не влюбленным.

Она ткнула пальцем в его листок и сказала, что он ошибся. Использовал двойное отрицание. Ich bin nicht nicht verliebt[13]. Своей ручкой она зачеркнула второе nicht, и эта черточка на листе очень его обеспокоила. Значит, достаточно одного мелкого движения. Внешнего вмешательства. И все может перевернуться.

– Вот так – Ich bin nicht verliebt[14], – прочитала она громко.

В этот момент он встретил взгляд Сарры. Он помнит его до сих пор.

29

После получения диплома о финансовом образовании Станислас устроился на работу в банк. Последовательность всегда была одним из его главных качеств. Последовательность и пунктуальность. Каждое утро он поднимается на лифте на четвертый этаж в свой кабинет и каждое утро он сталкивается с Альфредом, который тоже последователен и пунктуален. В конечном итоге пунктуальные люди всегда сталкиваются с такими же пунктуальными людьми. Только благодаря опаздывающим баланс в мире меняется, и жизнь становится прекрасной. Так Сарра объяснила учителю немецкого языка во втором классе. «Хватает же вам наглости, мадемуазель», – сказал тот, прежде чем разрешить ей сесть. Станислас думает об этом, приветствуя Альфреда, который приветствует его в ответ. Альфред спит со специальной накладкой для зубов, потому что у него стресс от работы и он во сне скрипит зубами. Станислас знает множество мелких незначительных деталей об этом человеке, с которым он вовсе не знаком близко, а всего лишь проводит тридцать секунд в лифте каждое утро. Но сегодня между последовательностью и пунктуальностью втиснулась рука, которая придержала закрывающиеся двери. Рука принадлежит Лорану.

– Чувак, какого черта? Куда ты делся? Тебя совсем не видно. Это все из-за той девицы? Блин, что за дела… Привет, Альфред… Уже две недели прошло. Может, выпьем сегодня? Мне надо кучу всего тебе рассказать.

– В семь вечера, как обычно?

– Ага, – отвечает тот, удивляясь, что все оказалось так просто.

Двери открываются, но, прежде чем выйти, Лоран поворачивается к другу и добавляет:

– Не влюбляйся, Стан. Не делай этой глупости. Ну, давай, до вечера. Пока, Альфред.

Он выходит на третьем этаже, двери закрываются, и лифт продолжает свой путь наверх. Альфред чуть заметно наклоняется вперед, слегка покачивается и возвращается в исходную позицию. Он проделывает это несколько раз, прежде чем решается сказать то, что хотел сказать все это время.

– К счастью, любовь – это не выбор. Я вот никогда не умел принимать решений. И знаете, что я вам скажу? Влюбляются всегда вопреки желанию.

Двери вновь открываются, и седой приземистый Альфред выходит из лифта.

Станислас не особенно любит свою работу, но в то же время ему нравится, что температура в офисе всегда держится на уровне двадцати двух градусов. Такая жизнь, когда не надо потеть летом и дрожать от холода зимой, ему подходит. Но сегодня утром, сидя перед компьютером, он задается вопросом, не был ли его тезка более успешен, чем он. И вспоминает отца. Его отец работал водителем такси. Всю жизнь разные мужчины и женщины указывали ему место назначения, и он следовал по маршруту. Его голова представляла собой карту Дижона со знаками «Уступите дорогу» и «Стоп», с ограничениями скорости и тупиками. Он следовал инструкциям. Редкие случаи проявления им инициативы сводились к поиску объездного пути, если на дороге велись ремонтные работы.

Возвращаясь вечером домой, отец целый час мыл свой автомобиль – серый «Мерседес», занимавший все место в гараже. Он бережно водил замшей по кузову, и его движения казались почти гармоничными. Закончив мыть, он накрывал машину большим одеялом, выключал свет, и Станислас мог поклясться, что слышал, как он однажды пробормотал «спокойной ночи».

Больше всего Давид боялся, что у него украдут эмблему – трехконечную звезду, которая красовалась на капоте. Станислас