Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн Страница 5

был бы исполнять еще более черную работу (потому что не умею никому отказывать, а тем паче красивой девушке; удовольствие угождать ей искупало бы труд, если бы она, приказывая, пользовалась только своей красотой). А так как человек любит командовать, я стал ей необходим. Поэтому-то она и воспротивилась моему отъезду. Хозяин сказал, что, поскольку еще не подписан договор о моем учении, я свободен и что, кроме того, вполне разумно мне еще раз съездить к родителям, чтобы сказать им, насколько я доволен своим новым положением. Когда дело мое выгорело, мадемуазель Манон стала говорить мне всякие колкости; она — первая девушка, убедившая меня в том, что быть красивой еще не значит быть милой. Вчера, например, ей поднесли пирог, она угостила им двоих старших учеников и сделала вид, будто меня просто не замечает. Я весьма равнодушен к пирогам, но, братец, у нас так не поступают; у нас поостереглись бы причинить малейшую обиду даже самому незначительному человеку, вроде Жако-подпаска. Вот какова мадемуазель Манон! Я считаю, что это жестоко! Она всех унижает (кто ей не по вкусу, конечно); посмотрел бы ты, как она обращается с девушкой, которая прислуживает здесь в доме! Мне порою бывает стыдно за нее. Мадемуазель считает, что обходиться без посторонней помощи — ниже ее достоинства. Только и слышишь: «Тьенетта, подай мне то-то; Тьенетта, подай мне это». Стоит той чуть замешкаться, как на нее посыпется: «дура, тетёха, чучело, разиня». Мне думается, главная вина бедной Тьенетты в том, что она такая же молодая и хорошенькая, как мадемуазель Манон, если не лучше. Как можно, повторяю, так не уважать окружающих! Право, я не поверил бы, что есть такие люди, если бы сам не был тому свидетель.

Так вот — в страстную субботу утром я отправлюсь в путь; буду гнать вовсю, а ты выезжай мне навстречу к лесу Куртенэ, а то и к Прованшеру, чтобы я мог тебя обнять несколькими минутами раньше. Низко кланяюсь любезным родителям. Я много думаю о том, что мне сказала Юрсюль; покажи ей это место моего письма, но только наедине, чтобы не обидеть остальных. До скорого свидания, друг мой.

ПИСЬМО V

ОТ ТОГО ЖЕ К ТОМУ ЖЕ

Здравые мысли, но ненадолго

Чтобы понять, любезный старшой, какое счастье иметь таких родителей, как наши, надобно, чтобы обстоятельства на некоторое время разлучили нас с ними. Как я растроган! Вернувшись в город, я все время вспоминаю их добрые наставления и то, как они меня обласкали... да и вы все тоже. Я стал крепче духом после того, как повидался с ними и они мне открыли глаза на людские пороки, о которых, по их словам (и я им верю), мне было скорее вредно, чем полезно, узнать прежде, чем я сам попаду в город. Не забываю я и того, что все вы мне говорили, а особенно ты, любезный Пьер, и милая Юрсюль. Здесь нет таких дружных семей, как наша; нас четырнадцать детей, и нет среди нас такого, который не пожертвовал бы жизнью ради остальных. Мы не будем богаты, зато будем любить друг друга. Родительское имущество, которое мы стали бы отнимать друг у друга, не стоит и тысячной доли того сокровища, которое таится в дружбе каждого из наших братьев и сестер. Будем мужественны, дорогой Пьер; старшие из нас помогут младшим, мы все будем поддерживать друг друга, как дети того старца, историю которого я прочел на днях. Он взял пучок розог, вроде нашей вербы, и предложил им переломить пучок; ни одному это не удалось; тогда он взял ветки сам и, хоть и был старым и немощным, переломил их все — одну за другой. Прекрасный урок для нас! Наше единение и то счастье, которое оно приносит нам, — лучшая надежда нашей доброй матушки: с нашей стороны было бы неблагодарностью, если бы мы лишили ее этой радости. Я полагаю, однако, что чаяния наших родителей осуществились бы полнее, если бы они всех нас заняли земледельческим трудом, — такая семья, как наша, стоит целой деревни; мы не оставили бы ни клочка земли необработанным, мы улучшили бы уже имеющиеся пахотные участки и обогатили бы батюшку, не уронив ни его, ни себя. Что же еще сказать тебе, Пьер? За меня выдали бы Лороту, нашу кузину с матушкиной родины, как за тебя выдадут Мари-Жанну ... Но всему этому не бывать, нечего мне о том и думать.

Отношения с мадемуазель Манон у меня по-прежнему неважные, она постоянно высмеивает меня, старается всячески унизить. Я все-таки ей прощаю; Тьенетта подает мне в этом пример. Недавно эту девушку сильно разбранили и я слышал, как она говорила мадемуазель Манон:

— Вы моя хозяйка и ученее меня; я знаю, что все, что вы мне говорите, — мне на пользу, я вам очень благодарна и люблю вас за вашу строгость еще больше.

Я удивился, что так может говорить деревенская девушка, которой еще только восемнадцатый год, да еще своей ровеснице. Мне, право, жаль, что девушка из хорошей семьи добровольно унизила себя, став служанкой. Но примерами добродетели надобно пользоваться всегда, откуда бы они ни исходили. Ответ Тьенетты, кажется, произвел впечатление на мадемуазель Манон, с ней она стала обращаться лучше, зато со мной еще хуже. Я не могу подавлять в себе врожденную гордость, которая должна быть присуща всякому человеку, а это возмущает мадемуазель Манон. Я замечаю, что мужчины, живущие в городе, относятся не так уважительно, как у нас, к тем, кого они называют «прекрасным полом», хотя и выказывают женщинам сугубое почтение. Однако их истинная сущность легко обнаруживается, как только они имеют дело с женщинами, которые в имущественном отношении стоят ниже их; тут они с лихвой вознаграждают себя за все унижения, на которые идут, когда имеют дело с равными себе.

Мне доставляет удовольствие беседовать с Тьенеттой: эта девушка — сама нежность, она умница и очень добродетельна. Мне говорили, что добродетель необходима ей для защиты от хозяина. Меня просветил на этот счет господин Луазо, ее земляк. Я ушам своим не верил. Как может забывать о своем долге человек, женатый на прелестной женщине (ибо я ее видел в В***, когда с родителями ездил к ее отцу, чтобы представиться ему)! Мне это совершенно непонятно. К тому же (это между нами) он франкмасон, из тех, что на своих сборищах видят дьявола в обличии большущего черного быка[3]. Да тут еще