Хладная рать - Анастасия Командор Страница 4

Мера, глядя на веселящийся народ, и сама улыбнулась — душе спокойнее, когда о ней не плачут сверх меры. Чем шумнее и веселее тризна, тем легче даётся переход. Длительное же горе, наоборот, может задержать душу в Яви, а то и заставить обернуться нечистью.

— Ну, княжна, — подошёл к Мере Булат, словно прочтя ее мысли, — тризны такого размаха я ещё не видал!

Витязь улыбнулся сквозь бороду, наблюдая, как двое раздетых по пояс мужиков с громкими криками бьются на тупых тренировочных мечах. Булат был не так высок, и Мера могла глядеть ему в глаза, не запрокидывая головы. Его широкие плечи и слегка выдающийся живот скрывались сейчас за просторной свитой² поверх рубахи, а о том, что он воин, напоминали лишь глубокие шрамы на лбу и подбородке и пристегнутый к поясу меч.

[2] Свита — мужская и женская верхняя длинная распашная одежда из домотканого сукна, разновидность кафтана.

— Да, — согласно кивнула Мера. — Так много людей пришло.

— Все любили и уважали Велимира. Нам будет не хватать его веселого нрава и мудрого слова.

— Эта тризна не только ради него. Сегодня мы почтим всех тех, кто сражался и умирал вместе с ним, восхвалим их доблесть и отплатим благодарностью за их жертвы.

— Каждый муж с радостью отдаст жизнь за благое дело. — Булат заглянул Мере в глаза и тихо, с глубокой убежденностью проговорил: — Твой отец умер с улыбкой на устах. Он не боялся смерти, ведь знал, что на том берегу его встретят как героя. Полный трудностей земной путь завершится нескончаемыми пирами в вечно зелёной долине Предков.

Мера слабо улыбнулась в ответ:

— Знаю.

Булат хмыкнул с одобрением. Должно быть, предполагал, что княжна станет убиваться от горя, а то и проклинать молчаливых богов, которые разом отняли у нее все. Нередки были случаи, когда скорбящая жена восходила на краду вслед за погибшим супругом, желая и в смерти оставаться рядом с ним. Мера нахмурились, когда подумала о том, скольких женщин лишится Калинов Яр в эту ночь.

— С дружиной мы продолжим пировать в княжеских хоромах, — проговорил Булат после недолгого молчания. — Отцовское место теперь твое. Хочешь, приходи, хочешь, оставайся.

— Зовёшь меня в мой же дом? — холодно усмехнулась Мера. Булат на миг растерялся, напрягся, соображая над ответом, но княжна опередила его: — Где мне ещё быть, как не на пиру в честь родных.

Мера развернулась и направилась к дому, коря себя за длинный язык. Стоило быть сдержаннее, а то так, слово за слово, можно всю дружину против себя настроить.

Солнце уже скрылось в Нави, но площадь ярко освещалась пламенем. С соседних улочек наползала сырая холодная мгла, и воздух за пределами круга света сделался непрозрачным. С реки ветер приносил туман и запах тины, а с неосвещенных околиц шло неясное, пробирающее до мурашек ощущение опасности. Мера остановилась у крыльца, вгляделась в тени между соседними избами. Казалось, она чувствует взгляд, направленный в спину. Горе притягивает нечисть — мелькнула в голове с детства заученная истина, и девушка поспешила укрыться в стенах родного дома. Издревле люди всячески пытались защитить свои жилища от проникновения нечисти, и княжеские хоромы исключением не были. Причелины, подзоры³ и наличники украшали резные обережные орнаменты, а над дверьми и окнами висел чертополох.

[3] Причелина — резная доска, которая прикрывает торец двускатной крыши. Подзор — доска, окаймляющая свес кровли, резной карниз.

Внутри было жарко натоплено, пахло пирогами и печёной рыбой. Тиуны и холопы уже накрыли длинный стол поминальными яствами, и Мере оставалось лишь гадать, кто отдал им этот приказ вместо нее. Мысли сейчас находились в полнейшем смятении, и она пока не понимала, радоваться ли чьей-то предусмотрительности или тревожиться.

Мера обошла помещение и остановилась в нерешительности у отцовского стула. Массивный, с высокой спинкой, накрытый шкурой медведя, он всегда казался ей слишком большим. Даже отец при своем немалом росте и крепком телосложении мог свободно развиваться в нем, а уж хрупкая девица вроде нее… Заслуживает ли она право занимать его?

Что ж, время покажет.

Мера села за стол, сняла венец, поднизь из жемчужных нитей которого мешала смотреть, а рясны при каждом движении стучали по подбородку. Русые волосы остались заколотыми на затылке в замысловатую прическу серебряными гребнями и нитями жемчуга. Помимо венца, который следовало носить лишь на особых торжествах, Мера также надела белый с серебряной вышивкой о́пашень — долгополый, расширяющийся к низу, с прорезями для рук в верхней части пышных свисающих до земли рукавов. В этом праздничном наряде она слишком выделялась на фоне одетых в простые кафтаны витязей и разряженных чуть богаче бояр. Но так было нужно: пусть смотрят, пусть видят ее. Прятаться в тусклых одеждах, за чужими спинами и в покорном молчании она не станет.

Двери распахнулись настежь, впуская в дом весёлый шум отведавших меда мужчин и ночную прохладу. Мера наблюдала со своего места во главе стола, как мужчины, завидев ее, застыли на пороге с сомнением на лицах, с вопросом во взглядах. Смех и разговоры несколько утихли. Видно, мало кто из них подумал о том, что место князя не простоит пустым и дня.

Мера поднялась, вздернула подбородок. Тело охватила вдруг дрожь волнения, но она умело спрятала ее. Развела руки в стороны и произнесла:

— Верные друзья моего отца! Я рада буду поднять чашу в его честь вместе с вами и послушать истории о его славных подвигах! Надеюсь, вы не откажете мне в том.

Мера приложила руку к сердцу и вежливо поклонилась им как равным себе, надеясь заслужить этим хоть чуточку расположения. Один за другим мужчины ответили ей таким же поклоном, а иные склонились чуть ниже. Хороший знак. Чуть ободренная Мера добавила:

— Прошу, не стесняйтесь моего присутствия. Мед сам себя не выпьет.

Дружина расселись по лавкам в том порядке, в котором они обычно заседали на советах. По правую руку от Меры опустился Булат, а по левую боярин Возгарь. Отроки принялись наполнять чаши сидящих. Скоро зазвенела посуда, зазвучали речи, и помещение наполнилось шумом двух десятков голосов.

Несмотря на вроде бы дружеские настроения, Мера сидела как на иголках. Она не могла ни расслабиться, ни вступить в свободный разговор с кем-то из мужчин. Могла только слушать и изредка вежливо задавать вопросы, пока другие шутят и веселятся. В своем кругу они вели себя так, как никогда не поведут с ней, просто потому что она женщина. Даже сейчас они старались следить за выражениями, не