Москва-Париж - Александр Жарких Страница 52

На этот раз Ручник сам полез вперёд, активно прокладывая путь для остальных бойцов стрельбой из автомата. Деверь с Пятёрочкой и я с Борщом старались не отставать, еле успевая ползти и бежать за ним к вражеской позиции в укрепе. Все новенькие тащились сзади.

Позицию мы отбили, быстро разобравшись с несколькими оставшимися в живых после артобстрела украинцами. Причем никто из них не захотел сдаться в плен, упёртые попались. Потеряв легко ранеными всего двоих наших «новобранцев» с автоматами и раненого в ногу пулемётчика с РПК, Ручник, воодушевлённый успехом, решил отличиться и сделать ещё один бросок вперёд на двести пятьдесят метров – штурмовать следующую позицию противника, прикрываемую несколькими одноэтажными домами. Наблюдатели докладывали, что за этими домами тоже особо никого не видно. И поэтому он собирался идти вперёд, правда уже без гранатомётчика, который израсходовал боезапас «морковок».

Такое решение командира удивило меня, Деверя и Пятёрочку. Борщ даже сказал Ручнику, что на его месте он бы так не делал и что не стоит идти без предварительной разведки. Но командир на это ответил, что именно поэтому каждый на своём месте. Раздосадовала такая инициатива Ручника и Льва Абрамовича с Ломакой. Они едва успели переместить два тяжёлых пулемёта и поставить их на новые точки. Хорошо, что присмотрели эти точки ещё накануне. Но приказ есть приказ, и мы все это знали…

Над нами почти всё время летали птички, но довольно высоко в небе. Эти птички никогда не пели, зато издавали неприятный звук. Потом мы почти перестанем обращать на них внимание – жужжит и всё. Даже если погода была нелётная, всё равно в небе что-то жужжало. Это был Бахмут, и там не только жужжало, но и стреляло всё и отовсюду, и почти всегда где-то что-то горело.

– Ну что, парни, давайте сделаем, как мы любим, уверенно и очень уверенно! Вперёд! – сказал Ручник после того, как к нам на позицию подошла другая группа из нашего взвода, а мы пополнили свой БК за счёт украинских трофеев.

Причём на этот раз, чтобы подбодрить нас, Ручник произнёс и другие слова:

– Давайте, парни! Смелее! С нами Бог!

Хотя, судя по тому, что произошло дальше, Бог на эту войну обращал не так уж много внимания. Тем не менее я успел перекреститься, и мы рванули вперёд…

Сначала украинские военные нас подпустили, но затем мощным огнём сумели отрезать от новой позиции. Оказалось, они были готовы к нашему спонтанному штурму. У них сразу заработало всё: «Утёс», «Сапог», АГС. РПГ тоже стал активно наваливать. И никакой Лев Абрамович уже не мог помочь нам в этом накате. Он прикрывал нас как мог. Но скоро стало понятно, что затея Ручника с быстрым штурмом вражеской позиции провалилась.

Деверя ранило из пулемёта в правую руку навылет, когда он сам готовился стрелять из РПГ. В довершение ко всему произошедшему к Ручнику прилетел снаряд, выпущенный из вражеского «Сапога». Он упал навзничь и стал быстро вытекать, поражённый множеством осколков и отсутствием смысла в этой атаке, а возможно, и в жизни. Пятёрочка кинулся помочь раненому командиру, и тоже был сильно ранен взрывами гранат, кучно выпущенных по нему из АГСа. Очень скоро они оба станут «двести». Там было без вариантов. А нас накрывало так, что мы с трудом отошли, даже не сумев забрать их тела.

Опустошённые таким неудачным накатом и горечью новых потерь, мы, все те, кто смог вернуться на позицию, и те, кто пытался прикрывать наше возвращение, стреляя из наспех оборудованных точек ведения огня, сидели в укрытии и думали, что делать дальше.

Ручник и Пятёрочка были нормальными пацанами, которые пришли воевать вместе с нами за Родину и своих родных. Для нас они были самыми близкими братьями по крови и никогда не ныли о том, что где-то-кто-то-что-то-не-так. За ними так же, как и за каждым из нас, в конечном счёте дома оставались родные до слёз женщины. Они верили в наше возвращение, переживали за нас, не спали ночами и молились. Это бабушки, мамы, сестры, жены и дочери.

Конечно, группа эвакуации ночью заберёт наших раненых. Деверь с перебитой до кости рукой тоже уйдёт вместе с ними. А Пятёрочка никуда уже не уйдёт, он погиб геройской смертью и скоро всё равно поедет домой с наградами, часть из которых будет с пометкой «посмертно». Оказалось, что в другой своей жизни до войны он был лейтёхой-сибиряком, но очень неудачно подрался с армейским начальством из-за девушки, и ему пришлось уйти на гражданку. Но гражданка и девушка не оценили его поступка. Тогда он пустился во все тяжкие и оказался сначала на зоне, а потом на войне… И вот теперь он лежит рядом с Ручником на ничейной мёртвой земле и даже не пытается стать похожим на живого человека. А у нас уже не будет прежнего командира и хорошего сибирского парня, который прожил свою короткую жизнь на пятёрочку…

Ручник смог-таки достойно завершить свой контракт. Мне было грустно от того, что его жизнь, какая бы она ни была до этого момента, закончилась. Понимание того, что мы были не правы по отношению к нему, угнетало… Быть может, всего этого и не случилось, если бы не наше презрительное отношение к нему в последнее время. Это была ошибка, которую уже не исправить. На войне вообще трудно исправить любую ошибку. Да и сама война, наверное, чья-то неисправленная вовремя ошибка…

А самое омерзительное в этой истории было то, что ушлые хохлы успели потом снять рацию с тела убитого Ручника и начали по несколько раз в час передавать на чистом русском языке: «Тела-то будете забирать, или как? Давайте, мы вас ждем с нетерпением, москали проклятые!», и по-лошадиному громко ржали в микрофон, иногда сдабривая свои наглые приглашения изрядной порцией русско-украинского мата. Пришлось связистам «перепрошивать мозги» десяткам наших раций в Отряде, чтобы можно было снова общаться в эфире.

25. НЕДОВЕРИЕ

Продолжались ожесточённые бои за город. Часть его была под нашим контролем, а другая – под контролем ВСУ, и пока это была пока бОльшая его часть. Бахмут целых восемь лет готовили к войне, заранее зная, что если война придёт, то там будет ад. И в этом искусно придуманном аду мы шли теперь вперёд, штурмуя каждый дом словно цитадель или, как говорили хохлы, «фортецию». За каждый этаж любого дома было целое сражение, а за каждый подъезд