В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин Страница 51

– Не подвели бы бауманцы! Мы-то будем стоять до последнего. – Вглядываясь в сторону шоссе, Богров-старший глубже надвинул на лоб выцветшую пилотку. Егор достал из кармана бинокль, с которым не расставался с первых дней формирования дивизии, и поднес его к глазам.

– Нет, батя, бауманцы не отступят. – Егор грудью навалился на сырой глиняный бруствер.

– А что, ростокинцы хуже бауманцев? А ведь вчера что получилось? Как волной смыло… – Богров-старший бросил косой взгляд на сына. – Чего ты там выглядел, что аж в струнку вытянулся?

– Когда же это кончится? Все идут и идут… Третий день подряд, днем и ночью. Кажется, конца и края нет. И все из разных дивизий, с разных полков.

По шоссе, изрытому оспинами воронок, медленно, с постоянными заторами двигались обозы полуразбитых отступающих частей, санитарные машины с ранеными, за тягачами волочились спаренные прицепы пушек… По обочинам дороги, еле передвигая ногп, с узелками и котомками, вперемежку с солдатами, брели беженцы. Все уходили на восток.

– Чего грудью-то к сырой земле припал? Думаешь, на войне болячки не пристают? – проворчал Богров-старший и кинул сыну охапку пожухлой соломы, которую они ночью натаскали из скирды обмолоченной ржи. – И глядеть в эту дуду нечего, не в театре. Что прикажут – то и будешь делать. – Видя, что сын даже не шелохнулся, словно не расслышал слов отца, Богров-старший уже в сердцах повысил голос: – Кому говорят – слезь! Чего ты, как ячмень, лезешь на веко?! Успеешь еще словить шальную. И не услышишь, как прожужжит суженая-ряженая.

Егор подложил под грудь пук пожухлой соломы, спрятал бинокль, а спускаться в окоп не захотел: там под ногами хлюпала вода. Противно было идти и в прокуренную, душную землянку, где почти на четверть от пола стояла грунтовая вода, а по стенкам плыла опрелая сырость.

Отец протянул сыну кисет. Свернуть самокрутку Егор не успел. Из-за леса, над линией горизонта, по направлению к шоссе, с нарастающим гулом наплывали бомбардировщики. Они шли спокойно, уверенно, словно на учебную стрельбу на полигоне.

– Неужели ударят по беженцам? – сквозь зубы процедил Егор, снова поднося к глазам бинокль.

– В ту войну так не стервенели, – сказал Богров-старший и, пододвинув сыну каску, лежавшую в боковой нише пулеметной ячейки, приказал: – Надень! Не ровен час, полоснут и по нас.

– Это бомбовозы, им сейчас не до нас. – Егор не отрывался от бинокля. – Среди беженцев вижу женщин с грудными детьми. Старики и старушки за руку ведут маленьких.

– Надень, кому говорят!.. – прикрикнул на сына Богров-старший, подсовывая ему под локоть каску.

Отец видел, как намертво сжались кулаки Егора, как на щеках его заходили желваки.

Первые бомбы упали на обочину шоссе, по которой тянулись беженцы. Видно, враг метил в машины и пушки, да не попал. За какую-то минуту над шоссе и над обочиной поднялись несколько десятков черных земляных фонтанов, в которых серыми стертыми силуэтами обозначились поднятые взрывной волной человеческие тела, разбитые телеги, разметанная во все стороны поклажа с обозов…

– Не могу больше смотреть, сердца не хватает. – Егор положил на бруствер бинокль и головой припал на скрещенные руки.

Богров-старший взял бинокль и поднес к глазам. Не сразу дрожащими руками навел он бинокль туда, где рвались бомбы, где на искореженном участке шоссе образовался затор. Первое, что он увидел, – была девочка лет двух-трех. Прижавшись к распластавшейся в пожухлом бурьяне женщине, она что-то говорила ей, трясла за плечи, тянула к себе… По исковерканному криком рту девочки нетрудно было догадаться, что она просила мать подняться. Следующий заход бомбардировщиков оборвал стенания ребенка. Три тяжелые бомбы упали почти рядом с девочкой.

Когда улеглись поднятые взрывом комья черной земли, Богров-старший уже не увидел на обочине дороги ни девочки, ни гнедой лошади в оглоблях повозки, ни самой повозки… Он оторвал от лица бинокль и закрыл глаза. Почувствовав на своем плече руку сына, вздрогнул.

– Пойдем в землянку, отец.

Когда Богровы проходили пулеметную ячейку Барышева, то заметили, что Барышев смотрит на них глазами, в которых стыл ужас от всего того, что происходило там, на шоссе. Стрелять по самолетам нельзя, можно демаскировать позицию.

Навстречу Богровым по траншее бежал связной командира батальона. Придерживая рукой каску, которая была ему явно велика, связной скороговоркой проговорил:

– Приготовиться к отражению танковой атаки!.. Стрелять бронебойными… Под рукой иметь противотанковые гранаты и бутылки со смесью!..

Связной протараторил это механически, как заученную фразу, и кинулся дальше, в изломы траншей, к другим расчетам пулеметной роты, в которой было два противотанковых ружья, двенадцать станковых пулеметов и по одной противотанковой гранате на бойца. Бутылки с зажигательной смесью лежали в каждой индивидуальной ячейке. Но к ним пока относились с опаской: ходили слухи, что в разгар боя люди терялись, неумело обращались с ними и поджигали себя.

Богровы вернулись к своей пулеметной ячейке, заправили ленту, поудобнее расположились и замерли, пристально вглядываясь в равнину, обрамленную низкорослым кустарником, за которым синел лес. Танков ждали из-за этого леса.

– Ну, сынок, наверное, пришел и наш час. В случае чего – держись. Война есть война. В драке волос не жалеют. Да поглядывай за Кедриным. Он как дите малое.

Больше часа пулеметная рота, засев в боевых ячейках, поджидала из-за леса танки. Было приведено в действие все, чем располагал полк и чему научили ополченцев за два с половиной месяца кадровые командиры.

В соседнем батальоне два инженера-ополченца еще в начале августа, когда возводили Можайский рубеж обороны, смастерили самодельный лук-мортиру, при помощи которой можно вести точное прицельное метание бутылок с зажигательной смесью на расстояние пятидесяти – шестидесяти метров. Слух об этой мортире прокатился по всей дивизии. Это новое самодельное оружие ополченцы в шутку окрестили ракетой С.Н.Т. – смерть немецким танкам. Говорили, что сам командующий артиллерией генерал Воронов смотрел эту хитрую выдумку ополченцев и обещал посодействовать в выдаче ее изобретателям патентного свидетельства.

Казалось, что полк, который растянулся линией окопов на три километра, замер, приготовившись к упорной контратаке не на жизнь, а на смерть.

Начал накрапывать дождь. Богров-младший устал держать в руках бинокль. Медленно скользя перекрестием окуляров над линией горизонта, он ждал немецких бомбовозов, после которых, как правило, начиналась артподготовка и танковая атака. Но самолетов и танков пока не было видно.

По вот слева послышался равномерно-вибрирующий вой «рамы». Каждое утро ровно в десять часов она пролетала над передней линией обороны, строго держа курс по изгибам передних окопов. Богров-старший повернул голову на нарастающий звук самолета. То, что он увидел в следующую минуту, заставило его поднести к глазам ладонь.