Москва-Париж - Александр Жарких Страница 37

и в её же спортзале. В себя, помню, я пришёл ещё в машине, в которую меня положили бойцы группы эвакуации. Они сказали, что откопали меня мои же ребята, которые уже отчаялись было найти своего командира. А когда откопали, то не сразу поняли, что это я, потому что с ног до головы был залит кровью. Подумали, что я уже «двести», но потом сообразили, что пульс есть и могу сам дышать.

В тот же госпиталь привезли и моего зама Жить. Он получил сквозные пулевые ранения в левую руку и плечо, осколочное в ногу, но во время боя упорно продолжал стрелять до тех пор, пока не начался наш артиллерийский обстрел и пришлось найти укрытие в какой-то выгребной яме. Он потерял много крови, не сразу наложив себе турникет. Когда его привезли, врачи никак не могли понять, почему он так воняет. Поэтому сразу раздели его полностью догола. Ему быстро сделали операцию, промыли и зашили то, что нужно было зашить, а меня положили под капельницы и прокапали в течение четырёх дней, не обнаружив свежих ранений, лишь обострившиеся старые болячки.

В один из дней в госпиталь приехал замкомбата. С разрешения врачей он вывел нас с Жить во двор госпиталя, в очертаниях которого легко угадывался типичный школьный двор со спортивной площадкой. Замкомбата знал, что мы ждём от него однозначных ответов. Хотя, это война, какие тут могут быть однозначные ответы. Но все обычно требуют и принимают только их. И мы не были исключением.

Почти извиняясь перед нами, он рассказал, что тот накат ценой больших потерь всё-таки отбили и не дали ВСУшникам закрепиться в посёлке.

– От нас тогда полетело всё тяжёлое, что могло вылетать из миномётов и большой арты, по полной накидали хохлам и грузинскому отряду, который был с ними. Короче, им там было «хорошо». Отравились, суки, как говорится, тяжёлыми металлами и безвременно покинули эту планету. Ну, а то, что наших много задвухсотилось, так это разведка, мать их в качель, прошляпила подготовку наката. Командира разведвзвода уже сняли с должности и отправили в штурма. Про арту что могу сказать? Да, они сначала затупили, не сразу навелись, хотя им координат до хрена командиры накидали, а потом им по своим всё равно пришлось наваливать. Там в две минуты всё поменялось… Ну с этим командир ШО разбирается теперь лично. Обидно, погибли ребята, Комсомол тоже погиб, а мы с ним когда-то вместе в «Вагнер» заходили из армейки через Моли, – рассказывал нам замкомбата, пряча глаза в густом сигаретном дыму.

Оглядевшись по сторонам, он достал из-под разгрузки алюминиевую фляжку, быстро открутил крышку, и мы втроём по очереди выпили за упокой души Комсомола и всех пацанов, которые погибли в той мясорубке… И вообще за всех! А когда фляжка опустела, он, глубоко вздохнув, сказал:

– Ну, всё, пацаны, мне пора… Лечитесь, поправляйтесь! Буду ждать вас на новых позициях, а то без вас там полная жопа будет… – мы с Жить переглянулись, понимая, что и с нами там тоже будет такая же круглая часть тела, ну, может быть, чуточку поменьше.

– Да, чуть не забыл, мы с комбатом на всех, на оба взвода, написали представления к госнаградам, – добавил дрожащим голосом замкомбата, уже вставая со скамейки, на которой мы все пристроились, – там… там… больше половины посмертников… – он ушёл, не оборачиваясь. Ещё долго было видно, как судорожно подрагивала его спина, а правая рука поднималась к лицу, очевидно не в силах сдержать то, что накопилось в нём за долгое время.

…Хороший мужик замкомбата. Жалко, не повезёт ему с новыми ротными. Не сработается, и сам потом попросится на тыловую работу. А меня, Жить и ещё несколько легкораненых пацанов вернут на ЛБС. И мы снова станем делать свою работу, которая позволит нам ещё долго не умирать. Но пока мы на лечении, своего не упустим! Да, ребята?

Ходячих и не испытывавших проблем с пищеварением парней в госпитале кормили на удивление вкусным шашлыком каждый день. И шашлыка этого было сколько хочешь. Ну и мы под шашлычок травили друг другу окопные байки, похожие на правду. Начальство не препятствовало ни шашлычку, ни байкам. Считалось, что это способствует скорейшему выздоровлению. Правда, поначалу было непонятно, откуда столько хорошего свинячьего мяса в рационе питания обычного прифронтового госпиталя. Что за спонсоры так расщедрились?

Вы не поверите, но «спонсоров» оказалось много, и разбрелись они по окрестным посадкам да разрушенным посёлкам после того, как была разбомблена снарядами установки «Град» большая свиноферма в трёх километрах от школы, которая и стала нашим госпиталем. Говорили, что свиноферма служила подсобным хозяйством для крупного предприятия в Бахмуте.

Голодные свиньи, те, что остались в живых после обстрела, сначала съели всё, что осталось на месте от их погибших собратьев, а потом разбрелись по окрестностям свинофермы. Сначала сбивались в стада, но потом перегрызлись друг с другом и бродили поодиночке по разрушенным войной посёлкам, забирались в подвалы и выедали там всё, включая трупы людей и животных. Их поведение напоминало бродячих собак. Кстати, брошенные собаки там тоже бродили. Поэтому у свиней и собак помимо жестоких разборок между собой была и своя межвидовая война за выживание. У всех неуставных существ была одна задача, и решали они её безо всяких приказов. В конце концов, и те и другие оказывались в ближайших окрестностях госпиталя, так как кости и остатки испортившихся продуктов выносились из кухни на помойку достаточно регулярно.

И тут, чтобы свинья, пришедшая подкормиться, не досталась голодным собакам, сотрудники госпиталя, отвечавшие за снабжение продуктами питания, должны были проявить особую сноровку. Нужны были навыки именно для того, чтобы затащить свежую тушу подстреленной ими свиньи на кухню. Собаки злились и пытались провести свою атаку на сотрудников, норовя сильно искусать. Приходилось стрелять. И не всегда в воздух… На следующий день всё повторялось снова.

Наверное, в этой войне животных, как и в нашей большой, где одни люди неистово убивали других, было что-то неправильное, вызывающее внутреннее несогласие и даже отвращение, но мы видели её именно такой… С комьями засохшей земли в волосах и с чёрной грязью под нервно обгрызенными ногтями, с кровавыми потёртостями и фурункулами на раздражённой коже, с разошедшимися швами на плохо залеченных ранах и вялотекущим сепсисом, с кровавыми бинтами, с оторванными конечностями, с тошнотворным запахом скоропортящихся человеческих останков, которым не хватило земли, чтобы с достоинством упокоиться, с обгоревшими и обугленными частями тела, стыдливо висевшими на ветках деревьев, с голодными и озверевшими от