Манная каша на троих - Лина Городецкая Страница 33

И когда Герш позвал ее, она ни минуты не раздумывала! Вот же повезло, и муж красивый при ней, и девочки ладненькие с ним в ее жизнь пришли. Как она тогда переживала, что своего молока нет – кормить новорожденную Мирочку. А откуда молоко будет, если не рожала? Хоть назовись матерью, а с женской натурой не поспоришь…

Ничего, она с ребенком на руках на другой конец деревни по шесть раз в день бегала, дожидалась, когда добрая женщина своего накормит и к груди ее Мирочку приложит. Сидела Хана, смотрела на них и себя представляла с разбухшей грудью, с болючими сосками, но такой же счастливой.

И Бог послал Хане ее материнство. И не только Сонечку, как две капли воды похожую на маму, но и мальчишек в подарок мужу. Двоих сразу. Думала Хана, пока рожала их, что умрет. Две повитухи над ней стояли, Герш и врача из центра вызвал, да тот в распутицу весеннюю не смог к ним добраться. Страшно ей было тогда, ой, не вспоминать лучше… Понимала она, как Герш боится за нее. Одну жену ведь потерял в родах, это же как злой рок, если второй раз…

Но Бог миловал, ей жизнь оставил и замечательных мальчишек подарил. Как же ей не молиться, не просить за них за всех… В канун каждой субботы зажигает она свечи и просит, просит для каждого своего ребенка, для мужа, для себя, чтобы силы были на все…

И вот Розка своего Ольшанского в дом привела. Что же теперь делать?

На минутку с ним заскочила, в прихожей постояла, вроде забыла что-то. Он так чинно поздоровался с Ханой, под козырек взял, словно она офицер какой. Видно, что не знает, как себя вести. И Хана не знает, что ответить, что сказать. Не свой он, чужой. Не потому, что не их, не галицкий еврей, а просто все в нем чуждо ей. И его «Здравствуйте, Хана Иосифовна», и слова разные, ей непонятные. Русский язык Хана понимает плохо. А он, похоже, идиш не знает.

Оказалось, знает «а бисэле [12]», как он сказал при следующей встрече, когда все-таки привела его Роза знакомить с семьей. Было это в Шаббат, потому о делах не говорили, только о жизни.

И да, знает он «а бисэле идиш», потому что в детстве была с ним бабушка, она родом из Одессы. Приехала сыну с невесткой помочь, оба в институтах занимались, высшее образование завершали и заодно сына второго родили. Позвали мать, уговорили ее приехать в Москву, где семья невестки уже годами жила. Она бы ни за что ни в какие столицы не поехала, но как сыночку не помочь, так говорила она. Прожила в семье, пока Ленечка в школу не пошел, и вернулась в свою Одессу, лучше которой, утверждала, нет места на свете.

Почему-то рассказ Розиного кавалера о бабушке несколько примирил Хану с новым человеком в доме. В конце концов, еврейский ведь мальчик, пусть и коммунист или комсомолец, не знает Хана, кто он там, по партийной их линии, и знать не хочет.

Вон у Шварцманов Сарочка тоже влюбилась в лейтенанта, Николаем зовут его, и родом он из какой-то деревни на Смоленщине. И что? Как бедная мать ни убивалась, уехала с ним. Живет в гарнизоне в Белоруссии, мальчишку родила. Обрезания, конечно, не делали. Матери фотографии шлет. Обещала этим летом приехать, внука показать и отдохнуть немного на природе.

А тут все-таки «а бисэле идиш», свой еврейский парень, хоть и не свой…

Мучается Хана, дергает Герша: мол, что будет… Тот молчит. Он вообще молчун, больше с лошадьми беседы ведет, чем с ней, с Ханой. А если Хана порой укоряет его за немногословность, смеется: «Так они ж не отвечают, не жалуются, не злятся, если не то скажу, не так отвечу…» А может, он и прав.

И правда – она у всех своя. И у Розочки своя правда, и у ее Ольшанского тоже. Как жить только, когда все было понятно, а теперь все рушится? Как принять это?

Но, когда Розка пришла и сказала, что Ольшанский ей сделал предложение и она его приняла, вот так, без согласия родителей, уж пусть они ее извинят, Хана была к такому раскладу событий почти готова.

Розка топталась на месте и никак не могла завершить свою мысль. Наконец выдавила: ведь это ее жизнь, верно? А значит, свадьбы с раввином и хупой не будет. Леня не может, чтобы было так. Не по-советски это. Они поедут с Ольшанским в Станислав и распишутся в загсе. И пусть мама-папа не обижаются. А если хотят, то, конечно, они сразу после росписи приедут к ним домой и отметят с ними. А потом им устроят свадьбу сослуживцы Лени, настоящую комсомольскую.

Что такое комсомольская свадьба, Хана так и не поняла. Песни будут петь патриотические и кричать «горько», объяснила ей Роза.

Она надела голубенькое платье, сшитое к прошлому празднику Песах. Уложила волосы косой вокруг головы. По такому поводу Ольшанскому был выдан гарнизонный автомобиль, который и отвез молодых расписаться в загсе Станислава. Вот и вся свадьба.

Дома они все же отметили. Пришли брат Герша с женой и детьми, Паша с Гришенькой. Хана успела штрудель испечь и рыбу зафаршировать, как же без традиционной еды, что это за хасене [13]?

Дети приехали, улыбаются, волосы Розкины растрепались, видно, целовались всю дорогу. Ольшанский еду похвалил, сказал, что рыба фаршированная очень вкусная, а такого штруделя он отроду не ел. Не похоже, что для вежливости сказал, понравилось ему.

Это он еще Ханины бисквит и медовик не пробовал, когда она леках [14] печет на Рош ха-Шана, все соседи, и украинцы и поляки, просят рецепт, потому что самые вкусные они у Ханы.

А Роза счастлива… И это самое главное. Сняли молодые комнатку отдельную в той части села, где военные квартируются, но каждый день приходит она к ним, домой. И с девочками посекретничать, и с братишками поболтать.

Как заведено, к ужину родители ждут ее, когда Герш приходит после рабочего дня. Если получается, присоединяется к Розке ее Ольшанский. Но часто он на учениях, возвращается к ночи… Почему Хана так и не смогла его называть по имени, Леонидом, она сама не понимает. Вроде так дистанция сохраняется. Ей так легче. Ольшанский все еще ей чужой, а Розка – ее,