Манная каша на троих - Лина Городецкая Страница 31

Отец только покачал головой. Он не любил перечить маме даже в ее отсутствие. Но и сын был упрямым:

– Папа, вы что, их бросили, а сами выжили, да?

И отец заплакал. Положил голову на скатерть и плакал тихо, вбирая слезы в себя. И от этого плач его был еще страшнее.

– Их отобрали у нас,– почти шепотом произнес он, словно мама из своего хирургического отделения могла услышать его голос.– Их отобрали у нас, потому что они были близнецы. Ты пока не должен задавать много вопросов… Не нужно, Рома. Их убил один человек. Его звали Менгеле.

Позже я часто думал о том, что их гибель спасла твою маму. Практически всех женщин с маленькими детьми убивали сразу. В газовых камерах, понимаешь? Как трех моих сестер, Эсти, Еву и Фриду, и их деток. Мама выжила, потому что наших близнецов забрали у нее. Сразу, во время селекции. Иначе она вместе с ними тоже попала бы в газовую камеру.

Но жить и думать о них… Для нее такая жизнь оказалась пыткой. Она считает, что виновата перед ними. Тем, что живет. А они – нет. Хотя в чем она виновата?..

Рома понял, вернее, почувствовал, что надо остановиться. Почувствовал тем органом, который называется интуицией, что нельзя больше мучить отца расспросами.

– Папа,– вдруг закричал он,– посмотри, жук!

Пространство кухни пересекал огромный таракан. Какой-то местный Гулливер. Мама всегда приходит в ужасе, когда такие особи залетают в окна, и утверждает, что в Польше никогда не видела подобных зверей. Отец засуетился, бросил тапку, не попал и в одной тапке бросился вслед убегающему таракану, ухитрившемуся скрыться за буфетом. Виновато развел руками. И улыбнулся.

Теперь Рома любил их, папу и маму, еще больше, еще сильнее, но как сказать это им? Он сидел в раздумьях, чем может помочь родителям… И вдруг придумал:

– Папа,– воскликнул он,– а давай я буду с тобой выступать?! Не переводить детям с польского, а петь с тобой. Я уже знаю много песен на иврите. Мы можем сделать программу, как когда-то вы с мамой. Другую, конечно. Но вместе! Вот увидишь, она понравится…

Эпилог

Этот вымышленный рассказ, в основу которого легли некоторые не вымышленные факты, посвящен судьбе молодого израильского певца Романа Шарона.

Он родился в Польше, вырос в Холоне, пел с детства, выступая с отцом, иллюзионистом. Имел все шансы стать одним из лучших израильских певцов.

Роман погиб в автокатастрофе, когда возвращался после выступления перед солдатами ЦАХАЛ на Синайском полуострове в феврале 1974 года. На май была назначена его свадьба. За день до гибели Роману исполнилось двадцать три. Родители не сумели справиться с потерей и умерли в течение года после его гибели.

Роман был «нецер ахарон», «последним ростком». Так называют единственного отпрыска разрушенной Холокостом семьи, который погиб, защищая Израиль. Светлая память!

Роза вышла замуж

– Слышишь, Герш, она так и привела этого своего.

Хана сидела на кровати и расчесывала тяжелые густые волосы. Была у нее такая традиция: перед сном расчесать их, выйдя во двор, чтобы воздухом они пропитались. Летом – во дворе, зимой – на крыльце. Гордилась Хана волосами, и они действительно украшали лицо, сглаживая его грубоватые черты и добавляя им мягкости.

И то, что сегодня Хана расчесывалась в комнате, демонстрировало ее растерянность.

– Так ты слышишь, Герш? – повторила она, обращаясь к мужу.

Герш слышал. Отвечать не хотелось. Не ответить было невозможно. Хана не отстала бы. И, если честно, его тоже волновал этот вопрос.

Но, чтобы как-то оттянуть время, он, хотя было понятно, кто «она» и кого «его», переспросил.

– Твоя дочь! – теряя терпение, ответила Хана.– Твоя старшая дочь привела сегодня в дом своего коммуниста. Или комсомольца. Не знаю, кто он там.

У коммуниста или комсомольца было имя. Его звали Леонид Ольшанский. Но Хане не хотелось произносить это имя, она его уже не любила, как не полюбила советскую власть, в одночасье поломавшую весь привычный уклад жизни. Герш понимал это. И что ответить Хане, не знал.

Хорошо было бы сделать вид, что уснул, и обмозговать пока ответ, но Хана нетерпеливо покашливала и даже волосы расчесывать перестала.

– Ну, это же ничего еще не значит,– примирительно сказал Герш.– Пришел – ушел…

Жена покрутила пальцем у виска:

– Только равнодушный человек так может ответить.– И передразнила: – «Пришел – ушел». Это твоя дочь! Тебе что, все равно?!

Ну, конечно, когда Розочка умница, когда она помощница и красавица, она – дочь Ханы. А когда Роза привела в дом своего комсомольца или коммуниста, она его, Герша, дочь.

Герш сел на кровати, все равно теперь не уснуть. Хане ничего не ответил. Затем вышел во двор. Молодой месяц серпом зацепился за высокую яблоню и повис на ней вместе с только появившимся яблоневым цветом, посеребрив его. Тишина лежала на земле, весенняя, пока прохладная ночная тишина. А ночи все короче, отдохнуть бы, выспаться. Утром опять к земле, к земле.

Так жизнь и проходит: вскопать, бороновать, посеять, удобрить, проследить, как растет, собрать урожай. Лошадей кормить, заботиться, чтобы здоровыми были, лошади – его кормильцы, а значит, кормильцы всей семьи. Пятеро детей у Ханы и Герша. После Розы – Мира, после Миры – Сонечка, а затем… Вот уж подарок отцу – родились близнецы Янкель и Меирчик. Им уже по шесть лет. А кажется, только родились…

Дети – забота и радость Герша. И Ханы, конечно же. Хана – замечательная мать, не ошибся он, когда привел ее в дом через полгода после траура по Блюме. Как он те полгода сам прожил с маленькой Розой и новорожденной Мирочкой, как одолел ту черную полосу, когда потерял жену?..

Одолел. И дом новый построил, и с Ханой родил троих детей. А главное, заменила она мать его старшим дочкам. Девочки так и называют ее – мамой. Слава Богу, что так…

А что Розочка привела этого своего комсомольца-коммуниста… Герш вздохнул. Времена такие. Все нынче смешалось. После того как вошли в деревню войска, расположились здесь, советскую власть установили, нет теперь того порядка, что был в Галиции. И не будет уже. Герш это понимает. А Хана – нет. Ей хочется, чтобы все было как раньше, по заведенным традициям.

Не много еврейских семей в деревне, но дружные они. И с нееврейскими соседями ладят, и между собой держатся, чтобы быть вместе. Миньян