Чеченские рассказы - Александр Владимирович Карасёв Страница 16

Но ночью Кудинов выходил проверять посты. А ночью часовые ведут беспокоящий огонь по шевелящимся и издающим пугающие звуки кустам, на грохот падающих сухих веток и для того, чтобы не уснуть, и я не один раз направлял ствол автомата в хорошо видный силуэт идущего всегда прямо по гребню высоты Кудинова. Под шумок ничего не стоило его подстрелить – списали бы на обстрел, как это не раз бывало на той войне. Но курок я не нажал.

Изюмцев

Когда в июне Кудинова отправили в Ханкалу на курсы авианаводчиков, к нам прислали старшего лейтенанта Изюмцева, который не только избивал и чморил солдат, но и с помощью старшины-контрактника Змея продавал нашу тушёнку чеченцам, а нам выдавал одну кашу на воде.

Изя сам вёл всю документацию. Он завёл журнал, где учитывал каждую банку консервов, и мы вообще забыли про деликатесы – сгущёнку и плавкий жирный сыр. Работать мы стали ещё больше, а отдыхать меньше, потому что хоть теперь мы и рыли не извилистые, а прямые ходы сообщения, кроме них была начата красивая показательная траншея с полуметровой бермой в полтора человеческих роста, из которой невозможно было вести огонь. Тогда мы взвыли и добрым словом вспомнили Кудинова. Ведь всё в этой жизни познается в сравнении.

Дождь

Наш ВОП прикрывал участок дороги Шали – Ведено между Беноем и Сержень-Юртом. С военной точки зрения место было выбрано удачно. В полкилометре через дорогу находился бывший пионерский лагерь, перед ним дорога сворачивала. Машины на повороте сбрасывали скорость, и из лагерных построек в зелёнке чеченцам было удобно их расстреливать. ВОП мешал чехам безнаказанно жечь наши колонны.

Пренебрегая осторожностью, мы ходили в лагерь за водой. Там был кран, а нам привозной воды не хватало. Ещё в лагере было много полезного стройматериала: из заброшенных домиков мы выламывали доски и двери, уносили на ВОП сетчатые кровати, листы железа и фанеры – всё, что могло пригодиться.

23 апреля мы тоже должны были идти в пионерский лагерь за водой. Лагерь уже занимали хатабовцы. Они готовились встретить колонну, и нас, идущих налегке, с одним магазином патронов на человека, чтобы больше унести воды и стройматериалов, подпустив вплотную, положили бы всех.

Но начался дождь. Он шёл каких-то 15—20 минут. И этого хватило, чтобы мы остались на ВОПе. Я слышал, как Львов сказал Кудинову: «Куда ты нахер пойдёшь?.. Дождь… Завтра…» Они пили водку. Майор Львов, Кудинов и важный старшина зенитной батареи прапорщик Касатонов.

Через полчаса шквал огня обрушился на нас и проходившую перед нами колонну десантников. Мы приняли бой за добротными брустверами, в дзотах, при всём вооружении.

Бой под Сержень-Юртом

Жизнь не стоит того, чтобы за неё цепляться. Осознание этого пришло позже. Тогда, в двадцать лет, захваченный вихрем, бросившим на голову срезанные пулями ветки, я оказался на полу в землянке из стадного чувства, страха у меня не было вовсе. Я не боялся смерти потому, что не знал цену жизни. Я как дикарь, меняющий золотой слиток на стеклянные бусы, мог отдать свою жизнь легко и без сожаления.

Кудинов вытащил нас из землянки и увлёк за собой в лабиринт траншеи. Вот бы когда грохнуть его, но куда там, закрыл бы своей грудью, вынес бы из-под огня, пошёл бы за ним в атаку, если бы ему вдруг пришло в голову атаковать чехов в зелёнке.

Кудинов оставляет меня на позиции левого фланга, а сам бежит искать наводчика. Вскоре КПВТ в башне бэтэра забил короткими глухими ухами. Куда стрелять, не видно. По дороге сквозь пелену дыма медленно ползут бээмдэшки, спешившиеся десантники палят из-за них что есть мочи в покрытые весенней зеленью горы. Кто-то орёт. Я хочу рассмотреть в склонах гор вспышки от выстрелов, но ничего не вижу. Рядом в окопах все открывают огонь, и я всаживаю в подступающий ближе других к дороге зелёный выступ очереди.

Эйфория первого боя охватила меня, я плохо соображаю, мне кажется, что десантники не угодили в засаду, а пришли к нам на помощь.

Маленький Таджик пытается наладить АГС. На моём автомате подствольник, мы с Чувой, сделав из него миномёт, обрабатываем зелёнку ВОГами, ВОГи рвутся с грохотом, ящик заканчивается, теперь Стариков подаёт нам снаряжённые магазины.

По окутанной пылью зэушке рикошетят искры. Там, за рядом набитых землёй снарядных ящиков, корчится от боли раненый Львов. Касатонов в ужасе забился под перекрытие, но его бойцы Палыч и Сорока под пулями подбираются к зэушке. Палыч ногой жмёт на педаль.

Визг пуль заставляет тело клониться ниже к брустверу, я борюсь со страхом, и мне на выручку приходит азарт. Для бравады я по пояс высовываюсь из окопа, но тут же вжимаюсь в окоп от фонтанчиков пуль. Волна воздуха от сопла гранатомёта закладывает уши. «Короткими!.. На одиночный всем поставить!.. поставить… ставить… одиночный…» – сквозь треск очередей несётся по траншее впереди Кудинова…

Когда мы вышли из окопов, грязные, разгорячённые победители, когда БМП комбата увезла Львова, мы, увешанные с ног до головы оружием и пулемётными лентами, фотографировались в обнимку с нашим лейтенантом.

Змей

После того как выяснилось, что полк не смог отправить на поддержку ведущего бой ВОПа ни одной БМП, мы получили приказ сдать позиции соседям и перейти на другое место: по той же дороге, но ближе к ПВД полка.

Восьмого мая, в день переезда, начался дождь, и мы, смываемые ливнем, кое-как успели до темноты поставить большую, на взвод, палатку. Ночью на постах мы вымокали до костей и, часто меняясь, задубевшие, грелись в палатке у печки. Ноги увязали в размытой глине. Отовсюду лилась вода. Старая палатка протекала, и спать было невозможно. Мы бы околели, наверное, нас спасли доски от разобранной землянки (которые почти все мы в ту ночь сожгли) и Змей.

Кудинов, уничтоженный без конца повторяемым вопросом подполковника Козака: «Почему не подготовили переезд!!?.. Я вас спрашиваю!!.. Почему не подготовили переезд!!?..», покрытый матом за нерасторопность, раскис, самоустранился от командования и поручил всё контрактнику Змею.

И этот сухопарый сорокалетний мужик, получивший от нас кличку за свой удлинённый организм и за то, что при каждом слове высовывал язык и смазывал слюной сохнущие от недостатка спиртного губы, согревал нас у печки, как наседка цыплят, не давая огню потухнуть. Он следил за сменой часовых и больше всех промокшему и замёрзшему Курочкину отдал свою тёплую тельняшку.

«Рапира-7»

Мы покинули добротные, оборудованные чехами в прошлую войну позиции, с дзотами и блиндажами на скрытом зеленью крутом склоне горы, а утром, когда прекратился дождь, мы увидели, что находимся на голой, как лысина, высотке, в плохо натянутой взводной палатке, далеко видной из-за плеши пары деревьев и кустов.

С трёх сторон нас окружал лес, высоты вокруг были господствующими, а зелёнка за дорогой и горной речкой напротив была в ста пятидесяти метрах.

Теперь, под нещадным кавказским солнцем, мы роем окопы и ходы сообщения, сооружаем дзоты и строим блиндаж, валим деревья и устраиваем завалы. Каждый из нас по полночи стоит на посту, а с утра принимается за дело.

Мы радуемся дождю, как возможности отдохнуть, но мутная вода заполняет окопы, и глиняные их стенки рушатся, погребая наш труд. Мы падаем от усталости и ночью из последних сил боремся со сном. Мы понимаем, что нас горстка в лесу, что вырезать спящих чехам не составит труда. Но сон одолевает, он сильнее. Сильнее желания жить.

Ёжик, ты где?

Я жду партию. «Корова» со дня на день должна появиться над ВОПом. Через мутноватый прицел, снятый со снайперской винтовки, я наблюдаю за высоко парящим в небе орлом. Я вырываюсь на волю и плыву в налитых нежной прохладой облаках, и только гул мотора возвращает меня на позицию ПК.

Внизу на дороге останавливается грязно-жёлтый ПАЗ, и на ВОП поднимается командир сапёрного взвода лейтенант Сорокин. Я видел его в полку. Он и в «районе» на камуфляже расцветки «НАТО» носит блестящие, а не тёмные звездочки. Кокарда на его парадном