Похититель детей - Жюль Сюпервьель Страница 8

Бигуа и в голову не приходило, что его жена может испытывать влечение к другому мужчине.

— Когда она говорит, что такой-то человек красив или что у него бесподобные глаза, в ней не чувствуется никакого трепета. Просто она, видя глаза этого господина, понимает, что они и в самом деле бесподобны!

Долгое время полковник робел перед женщинами и не решался попросить руки ни одной из них. Он даже вообразить не мог, что он, такой несмелый, явится однажды к матери семейства и без малейшего смущения скажет:

— Мадам, мои слова, вероятно, покажутся вам дерзкими, но мне хотелось бы иметь детей, и пусть это послужит главным оправданием моего поступка. Уже давно ваша дочь занимает мои мысли — речь идет лишь о грезах, не усомнитесь в моей честности. Поймите правильно: я вовсе не намерен покрыть вашу дочь позором (что было бы возмутительно и гнусно) — она обворожительна и выше всяких похвал, прекрасно воспитана и могла бы выйти замуж за человека благородного. Я просто мечтаю о ребенке, вот и все.

Полковник не отрывался от шитья уже три часа, и костюмчик для Антуана был почти готов.

Бигуа не следил за временем и понял, который час, лишь услышав за дверью чистые переливы детских голосов. Няня пыталась утихомирить мальчиков и давала наставления, как нужно войти в комнату к полковнику и поздравить его с Новым годом.

— Ну что же, — сказал себе Филемон Бигуа, — прочь воспоминания! Пора стереть их следы с лица! Пусть все видят мою рассудительность, мой ум, доброту, искренность, участие! Антуану надо непременно подарить теплый взгляд, этот мальчик здесь новенький, вдобавок самый необычный. Пусть ему будет у нас уютно — неописуемо уютно, как никогда не бывало дома! И пусть я стану ему достойным, взаправдашним отцом, который оберегает в своих надежных руках дитя, похожее на него больше остальных!

VI

Для троих — Антуана, Фреда и Джека — комната полковника была открыта в любое время дня и ночи. Он спал, повернувшись лицом в сторону детской, словно даже во сне внимал всему, что происходит за стенкой, и был готов на любые жертвы ради ребятишек. А мальчики любили нежданно ворваться к полковнику в комнату и словно бы застать его врасплох — им было любопытно подглядеть, как он достает из бумажника деньги и кладет их на стол рядом с чеком, как он размышляет, работает или просто ничего не делает.

— Ух ты! Вот это да! Он собрался курить сигару, — проносилось у них в головах. — Ага, встает. Нет, не сигару. Взял обычную сигарету.

И каждый хватал пепельницу и спешил поднести ее Филемону Бигуа — вот бы он стряхнул пепел именно в нее, а не в другие.

— Сегодня ты выдуваешь совсем мало дыма.

Бигуа, словно его пристыдили за досадный проступок, выпускал пышное облако дыма.

Порой, когда полковник сидел с книгой в руках, дети наблюдали за ним, притаившись в углу — тише воды ниже травы.

— Что ждет нас? Что затевает этот человек, который сидит в паре метров от нас и делает вид, будто читает, хотя уже полчаса не переворачивал страницу?

Как-то раз Антуан заметил на столе у полковника папки с надписями: «Дети-мученики. Несчастнейшие из детей». Рядом лежали труды по социологии, медицине, а также книги о войне.

И почему Бигуа никогда не смеется? Даже когда дети просили его рассмеяться, у полковника, как он ни старался, выходила лишь натужная, несуразная гримаса, или из горла вылетал пугающий хрип. Интересно, умеет ли он хотя бы улыбаться? На его губах никто не замечал и подобия улыбки, даже ее слабого отблеска — лицо полковника озаряла лишь неизъяснимой красоты нежность взгляда, до краев полного удивления.

Бигуа мог часами курить или сидеть, потягивая мате через серебряную трубочку, и ни разу не оглядеться — что происходит вокруг. Он совсем не читал, однако его ум всегда был занят решением какого-нибудь вопроса. В былое время жизнь Филемона Бигуа кипела, а потом произошла поразительная перемена: он весь ушел в мысли, подобно людям, которые долго прожили у моря или в пампе и проводили дни, устремив взгляд на горизонт или в стену комнаты — и те сообщали им что-то на своем особом языке. Однажды, когда он размышлял, почему президент Сан-Хуан предал его, негодование полковника выплеснулось на Париж проливным дождем, и воспоминания проплывали по затопленным мостовым. Его настроение сразу сказывалось на погоде и на окружающем мире в целом: едва ли кто-то еще обладал таким свойством. Чувства Бигуа влияли на цвет неба, на обертоны уличного шума и на звуки, насыщавшие его квартиру.

Что думал Антуан об этом человеке, который подошел к нему в гуще прохожих, сновавших по бульвару Осман, взял за руку, а потом мало-помалу стер из его памяти черты мамы и нянино лицо, — человеке, который рассказывал о странствиях по морю и о бескрайних равнинах, что тихо дремлют в мареве по ту сторону океана, дыша в такт нездешним ветрам? Антуан испытывал симпатию к своему похитителю — тот был добр к мальчику и окружил его заботой. Вдобавок Антуану нравились таинственные взгляды, какие полковник посылал ему и другим детям тоже. И до чего дивными были все эти необычные предметы, наполнявшие квартиру, — каждая вещь обладала даром речи, бросала выразительные взгляды, потакала причудам и уносила в дальние края.

Полковник то и дело обещал им какое-то волшебное путешествие.

— Когда же мы отправимся?

— Совсем скоро.

— Может быть, прямо сейчас.

— Мы обнимем весь-весь земной шар.

Детей неодолимо тянуло к Филемону Бигуа, и, даже когда его не было рядом, они находились в коконе его обаяния и под действием его чар. Им было жутко, когда полковник ел грюйер без хлеба. Разве это вкусно — уплетать такой несъедобный, жесткий сыр, который толком и не прожуешь?

В разговоре с женой полковник называл детей «наш старший», «наш младшенький». Однажды из соседней комнаты до мальчиков донеслись такие слова этого мечтателя:

— А помнишь, Деспозория, в каких муках у тебя рождались близнецы? И, на беду, охранник с ключами от ворот куда-то запропастился! А я вытряхивал из корзины вещи, приготовленные для родов! К счастью, все закончилось благополучно!

Деспозория ответила смущенной улыбкой на речь мужа, которую он произнес с таким невозмутимым видом.

— Хвала Господу, с другими детьми все прошло гораздо легче — уже спустя полторы недели ты оправилась от родов, и к тебе вернулись силы и бодрость!

Бигуа сказал жене: