Избранные произведения - Пауль Хейзе Страница 46

Столь понятной, трогающей душу?

Собственных стихов поток ответный

С женских уст назад к нему несется.

Что он пел, тоской томимый смутной,

Все теперь приданым Девы стало,

Бережно схороненное в сердце —

Не пропал и самый малый образ.

Рад Певец признать детей любимых,

Называет всех он поименно,

И глаза его влажны от счастья.

Все они близки ему, как прежде,

Только подросли и возмужали,

Красота их обрела телесность,

Как в словесной форме — мысль поэта.

Так Певец знакомой внемлет песне,

Внемлет с нарастающим восторгом.

Сколько длится песня та — мгновенье?

Или не одно тысячелетье?

Если миг — он канул бы бесследно,

Сам себя он исчерпал бы сразу;

Если годы — то по истеченье

Многих лет неметь бы стали губы,

Слух Певца тогда бы притупился

И свою утратил напряженность.

Нет — преград не знающим потоком,

Все богатство образов являя,

Вечно молодая, льется песня,

Вновь и вновь Певицы голос юный

Счастьем опьяняет Стихотворца.

Наконец, умолк псалом священный,

На высокой ноте оборвавшись.

И, родившись заново, глубокий

Сделал вдох Певец и спел в ответ ей:

«Дивный образ, созданный Блаженством!

Кто ты, как зовут тебя? Скажи мне!

Ты — одно гигантское творенье,

И твое сознание едино?

Или разделен твой мир богатый,

И все части чувствуют особо?

То, что моему открылось взору,

Кажется убогим и невзрачным,

Лишь в тебе идея каждой вещи

В первозданном виде сохранилась».

Отвечала женщина с улыбкой

Теплой, как улыбка солнца в небе:

«Доблестный Певец с горы высокой!

Я с толпой несхожа многоликой,

В чувствах нераздельна и едина;

Образ твой — залог того единства,

Ведь от глаз и до глубин сердечных

Кровь мою твой лик по жилам гонит.

Имени пока никто не дал мне —

Сам его ты дай, учитель милый,

Чтобы век мне с ним не расставаться!»

И простер он руки ей навстречу,

Пристальным ее окинул взглядом,

Начал говорить и дал ей имя,

Возгласив торжественно и свято,

А в глазах светилась благодарность:

«Нареку тебя я Пробужденьем,

Пробужденьем к обновленной жизни:

Вот твое торжественное имя.

Дам тебе и ласковое имя —

Будешь зваться Суженой моею,

Таково твое второе имя».

И чета влюбленных пела, пела

Дивные псалмы попеременно.

Продолжалось то тысячелетья

Или было краткой вспышкой счастья?

Наконец, в единый слившись голос,

В унисон их песня зазвучала;

Стройное созвучие возникло —

Мир не знал пленительнее звуков!

Так снаружи выглядело это,

Но внутри, в телах двоих влюбленных

Мириады крошечных созданий

Разделяли счастье их союза,

О былых страданьях забывая.

В самый миг, когда разжались губы,

И в любви призналась Великанша,

Ослабел напор, утихла буря,

Произвол Упрямства прекратился.

И в согласье с ровным ритмом сердца,

Голосом ликующим влекомы,

На свободу вылетели звуки,

Полетели звуки в дом свой прежний,

В глубь души Пророка-Песнопевца.

Там ждала их радостная встреча,

Им дивились, восхищались ими:

«Посмотри, как сильно изменились!

Телом стали крепче и стройнее,

Всех своих они затмили братьев!»

В том сказался тяжкий боли опыт.

Шлаки ада им придали форму.

Но видны и в доме перемены:

На волнах души корабль-красавец

Раздувает парус горделиво,

У руля король, который правит

Всем великим славным королевством;

Здесь в почете мера и порядок —

Позабыто дикое соитье,

И невест никто не похищает:

Мысли долго сватаются к чувствам,

Таинство предшествует союзу.

Темные потоки ощущений,

Поднимаясь вверх со дна морского,

Короля приветный взор встречают —

И светлеют сумрачные лица.

На корабль к нему они восходят,

Где, вдоль борта на скамьи усевшись,

Слову утешения внимают —

И печаль гнетущая проходит.

Речь любви легко страданья лечит.

А потом, когда из уст Поэта

Зазвучал ответ Сивилле дивной,

Радостная двинулась колонна —

Сам король морской построил звуки.

Умудренных опытом поставил

Он вперед, а юношей — за ними,

Первые влекли вперед последних

В ад глубин сердечных Великанши;

О страданьях прежних повествуя,

Объясняли им его устройство.

Но теперь и ад не так ужасен:

Не пылали больше груды камня,

Не давили, путь не преграждали;

Прижимались ласково друг к другу,

Мощные тела дышали страстью,

Словно тело женщины прекрасной.

Началось свободное движенье

От Пророка к Деве и обратно,

Перемены принося благие:

Душу в сердце женщины вдохнуло

И в ее железную утробу,

А душа текучая Поэта

Укрепилась подлинною плотью.

Сгладится когда-нибудь несходство,

И чета влюбленных великанов

Расцветет душевно и телесно.

Пояс свой Певец тогда повяжет,

А Певица с трепетною дрожью

Стянет на ногах ремни сандалий.

И, единым взглядом обменявшись,

Предадутся страстному влеченью —

По крутым сбегут они тропинкам,

Продираясь сквозь кусты на ощупь,

И, руками ветки раздвигая,

Вырвутся из зарослей дремучих.

И когда в объятиях друг друга

В поцелуе сладостном сольются,

Празднуя союз свой вечно юный, —

Как об этом рассказать словами?

Как те будут чувствовать созданья,

Что разделят с ними эти чувства?

АНТИТЕМА

Нет, не станет мир бесплотным духом.

Если б вновь он стал бесплотным духом,

Были бы труды земные тщетны.

Но, возможно, твердых тел реальность

Через много тысяч лет, однажды

Прочное нам счастье уготовит —

Вот надежда наша и стремленье.

ЛЕЙТЕНАНТ КОНРАД

© Перевод Т. Клюевой

Под «изображением» я понимаю особую краткую форму прозаического повествования со своеобразной целью и специфическими стилевыми законами, которые служат средством для достижения этой цели. Целью же является как можно более искреннее сопереживание читателя с действием. Средства для ее достижения таковы: единство действующего лица, единство перспективы, постоянство временного поступательного развития — то есть те самые законы, по которым мы живем в действительности.

Иными словами: главный герой вводится автором в первом же предложении текста и до конца повествования находится в поле его зрения. В дальнейшем автор сообщает о том, что воспринимает герой, а потому все происходящее отражено в восприятии героя. Наконец, последовательность событий передается правдиво, как в реальной жизни, час за часом. Рассказчик не позволяет себе перескакивать через какой-нибудь отрезок времени, сочтя его неважным. Из этого последнего закона опять-таки следует необходимость изобразить развитие действия в течение всего лишь нескольких часов.

Конечно, далеко не всякий жизненный материал годится для «изображения». Если исключить фрагменты и постараться избежать ошибок, то можно прийти к выводу, что сюда относится лишь единственная разновидность сюжетов, а именно, насыщенные событиями и завершенные («драматические»). Да и среди них лишь такие, которые позволяют в непринужденной манере представить читателю все важные мотивы непосредственно перед развязкой. В данном случае автор подхватывает нить повествования по воле истины незадолго до развязки и ведет