Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак Страница 23

Одни мусульмане возносили Ибн Рушда{40} и называли его философом ислама, другие осыпали упреками и плевали ему в лицо в соборной мечети. Одни нарекли автора труда «Оживление религиозных наук»{41} именем Довод ислама, а другие рвали его сочинение в клочья и бросали на ветер. Одни восхищались аль-Маарри{42}, другие же ненавидели его жгучей ненавистью. Первые лобызали следы его ног, вторые волочили его вниз лицом по многолюдным улицам. Выпил Сократ чашу цикуты, когда одни смотрели на него с улыбкой на устах, а слезы других скорбно падали из глаз. Были речи аль-Мутанабби{43} причиной его славы (и вот он величайший поэт!) и причиной его хулы (и вот он величайший лжепророк!). Вознесли люди Шекспира к высотам человеческого совершенства, называя его талант эпохальным и низвели другие до последней ступени ничтожества, обзывая жалким подражателем. Восторгались почитатели Наполеона, причисляя его к лику святых, а враги и соперники питали к нему яростную ненависть. При жизни и после смерти испили до последней капли чашу любви и ненависти и Лютер, и Кальвин, и Галилей, и Вольтер, и Ницше{44}, и Толстой. А в наше время в этой стране разве не разошлись мнения людей о Джамале ад-Дине{45}, Мухаммеде Абдо{46}, Сааде Заглуле{47}, Мустафе Камиле{48}, Али Юсуфе{49}, Касиме Амине{50}?

Разве каждый из них не взошел на пьедестал безграничной любви и не снискал лютой ненависти, — ведь были они выдающимися людьми и не было о них единого мнения, и шли они своим собственным тернистым путем? Ведь мнения людей расходятся столь значительно лишь в оценке великих личностей.

Нет смысла жить, если человек избрал для своего обитания в этом мире темный туннель, начало которого находится у колыбели, а конец у могилы. Подобно мокрицам, червям, сколопендрам и прочим ползающим тварям, он неслышно и неприметно доползает до дня своей кончины. А подлинная жизнь стучит в висках, стесняет дыхание, пленяет взор, воспламеняет речь, пробуждает дремлющее перо, разжигает огонь в благородных сердцах и злость в душах ненавистников. Великие личности живут дольше обыкновенных людей, хотя жизнь их бывает короткой, а участь у них завиднее, хотя мало дней им отпущено на бренной земле.

Величие подобно истине, ему служат и враги, и друзья. Несут его тяжесть и тот, кто творит, и тот, кто разрушает. Где увидишь толпу друзей, там найдешь и скопище врагов. Где увидишь теснящих друг друга противников — знай: там восседает величие на своем величественном троне, высоко возвышаясь надо всеми.

Величие — это храм, воздвигнутый на опорах, которые высечены из любви и ненависти людской. Непоколебимо и прочно стоит этот храм на месте, пока держатся его опоры. Но рухнет одна из них, и не удержится другая, подломится, подобно первой, и увлекут они за собой все здание.

Пусть не восхищает тебя то, что люди единодушно выражают свою любовь к тебе, ибо они едины лишь в любви к бессильному и ничтожному человеку, который предан им душой, умом, чувствами и телом, который, словно жалкий пес, сидит у ног своего хозяина. Ударь его — и он стерпит, дерни за ухо — и он заскулит, рассчитывая на ласку, позови — и будет рядом, прикрикни — и подожмет хвост.

И не восхищайся, когда люди единодушно ненавидят тебя, ибо они едины в своей ненависти только к дурным и злобным, которые никого не любят и никем не любимы.

А удивляйся, когда мнения людей о тебе расходятся, когда нет у них единства в оценке твоих трудов и всей деятельности. Ведь это приметы величия и свойства великих личностей.

Будь полководцем, вокруг которого сражаются войска приверженцев и противников, а не воином, орошающим своей кровью корни дерева, под чьей сенью благоденствует великий воитель.

Будь трибуном, чей голос разносит вихрь во все уголки земли, а не ветром, несущим голос трибуна туда, где он всеми забыт, никому не ведом.

Будь цветущим побегом, для роста которого расступаются песчинки почвы, а не песчинкой, которую попирают, топчут и давят.

Будь повелителем людских душ, когда чувствуешь полноту сил, и управляй лишь собственной, если бессилен. Величия не обретешь, если угождаешь великим, пресмыкаешься перед ними или выказываешь им свои враждебные чувства, — таким путем можно стать лишь смиренным вассалом, а они будут могущественными владыками.

Перевод В. Рущакова.

ТОЛСТОМУ[14]

Повремени немного, дай нам проститься с тобой, прежде чем ты, который предпочел одиночество, удалишься от мира. Ведь мы были твоими детьми, несмотря на то, что имели собственных родителей, невзирая на огромное пространство, разделяющее нас. Долгие годы мы были твоими друзьями, хотя никогда не видели ни тебя, ни твоего народа. Нам было бы очень тяжело расстаться с тобой, не пролив искренних слез, как это принято между друзьями.

Говорят, что тебе опостылело человеческое общество после того, как тебе не удалось преобразить его, избавить от пороков, и вот ты отвернулся от него, возненавидев все, даже свою жену и своих детей; ты бежал в леса, где слушаешь рев зверей, или же пребываешь в монастыре, где колокольный звон служит тебе единственным утешением; ты решил никогда больше не возвращаться в общество и навсегда порвать с ним всякие связи. И мы простили тебя и не порицаем за это, не считая тебя ни отступником, ни трусом: ведь ты самоотверженно сражался до тех пор, пока в ножнах был меч, за плечами — копье, а в колчане не иссякли стрелы. Но твои враги были слишком многочисленны и слишком упорны, а бессмысленная храбрость — безумие, и продолжение твоей более чем восьмидесятилетней борьбы с врагом, которого невозможно сломить, явилось бы никчемным упрямством. А твоя судьба, если бы ты не покинул поле боя до самой смерти, разве не уподобилась бы судьбе тех великих философов, которые смело бились до тех пор, пока не пролилась их кровь и не закрылись их глаза, так и не увидевшие в человеческом обществе ни добра, ни справедливости, которые облегчили бы душе ее предсмертную агонию и ослабили бы привкус надвигающейся смерти?

Что дала тебе эта суетная жизнь? К каким выводам ты пришел? Где твои достоинства и знания, твой язык и твое перо, сила твоего красноречия и неопровержимость твоих доказательств человеческой греховности, жестокосердия, неправедности слов и поступков?

Ты обратился к царю, сказав ему: народ возвел тебя на престол затем, чтобы ты служил ему, а не становился его кумиром; ведь ты