Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер Страница 22

Примерно через месяц после начала путешествия мне было сказано, что оно близится к концу. Теперь обходились уже без повязки на глазах, ибо казалось невозможным, чтобы я сумел отыскать обратную дорогу и меня бы при этом не поймали. Мы весело прокатились по улицам великолепного города и выехали на длинное, широкое и отменно ровное шоссе, обсаженное с обеих сторон тополями. Шоссе шло по насыпи, слегка приподнимавшейся над уровнем окружающей местности; ранее на его месте пролегала железная дорога. Поля по сторонам были возделаны с величайшей мыслимой тщательностью, но и жатва, и сбор винограда уже завершились. К тому времени холодать стало гораздо быстрее, чем можно было рассчитывать, исходя из обычной скорости сезонных изменений, из чего я сделал вывод, что мы, вероятно, все время удалялись в сторону от солнца и находились на несколько градусов дальше от экватора, чем в начале пути. Но даже и в этих местах, судя по растительности, климат оставался жарким; несмотря на это, народ тут щуплым не был — напротив, здешняя порода, судя по виду, отличалась особой крепостью и выносливостью. Мне в сотый раз подумалось, что, если взять народ в целом, я никогда не видал ничего им равного в части телосложения, к тому же наряду с телесной крепостью все они, казалось, обладали и прекрасными душевными качествами. Цветы по большей части уже отцвели, но их отсутствие возмещалось изобилием вкуснейших фруктов, сильно напоминающих фиги, персики и груши, каковы они в Италии и во Франции. Диких животных я не приметил, но птиц тут было великое множество, и очень похожих на европейских, но не таких непуганых, как их собратья по ту сторону гор. По ним стреляли из луков и арбалетов; порох здесь был неизвестен или, во всяком случае, не использовался.

Мы подъезжали к столице, и уже завиднелись высокие башни, мощные укрепления и величественные здания, похожие на дворцы. Я начал нервничать, думая о том, как меня примут, но до сих пор всё сходило как нельзя лучше, и я решил продолжать следовать тому же плану, что и ранее, а именно — вести себя так же, как если бы я находился в Англии, пока не увижу, что совершаю промах, а тогда прикусить язык и помалкивать, пока не выясню, что к чему. Мы подъезжали все ближе и ближе. Весть о моем прибытии распространилась, и по обеим сторонам дороги собирались толпы; все меня приветствовали, выказывая любопытство, но весьма уважительно: с обеих сторон мне непрестанно кланялись, как бы благодаря за приезд.

Когда до столицы оставалось около мили, нас встретил мэр в сопровождении нескольких членов городского совета, среди которых был человек зрелых лет и почтенного вида, которого мэр (ибо, полагаю, именно так следует его называть) представил мне как того самого джентльмена, что пригласил меня погостить. Я низко поклонился и сказал, какую благодарность я к нему чувствую и с какой радостью воспользуюсь его гостеприимством. Он не дал мне продолжать и, указав на свой экипаж, жестом предложил занять в нем место. Я вновь глубоко поклонился мэру и советникам и отбыл вместе с моим гостеприимным хозяином, чье имя было Сножд Носнибор. Проехав с полмили, экипаж свернул с большой дороги, и далее мы двигались вдоль городской стены, пока не достигли палаццо, стоявшего в столичном предместье на невысоком холме. Это был дом Сножда Носнибора, и ничего прелестней этой усадьбы нельзя и вообразить. Дом был воздвигнут близ величественных, овеянных духом седой старины руин бывшей железнодорожной станции, придававших неповторимый облик окружавшему здание парку. Парк, общей площадью от 10 до 12 акров, занимал несколько террас, расположенных одна над другой и соединенных широкими каменными лестницами, спускавшимися и поднимавшимися по склону холма. На лестницах были установлены статуи, изваянные с исключительным мастерством. Кроме статуй там стояли еще и вазоны, где рос кустарник различных пород, новых для меня, а по обе стороны лестничных пролетов высились посаженные рядами старые кипарисы и кедры; меж рядами дерев пролегали поросшие травой аллеи. Далее размещались ухоженные виноградники и фруктовые сады с деревьями, чьи кроны поражали обилием плодов.

Чтобы попасть ко входу в палаццо, нужно было пройти через внутренний двор; вокруг него шла галерея, куда открывались двери комнат, как это устроено в Помпеях. В центре двора располагался бассейн с фонтаном. Миновав двор, мы подошли к двухэтажному главному корпусу. Помещения в нем были просторными, с высокими потолками; поначалу, возможно, казалось даже, что в них маловато мебели, но в странах с жарким климатом люди, как правило, оставляют в комнатах гораздо больше незанятого пространства, чем там, где климат холоднее. Также не заметил я нигде ни рояля, ни другого инструмента; ничего для музицирования не было ни в одной комнате, за исключением гостиной, где находилось с полдюжины бронзовых гонгов внушительного размера — в случае надобности здешние леди ударяли по ним как попало, без претензий на благозвучие. Слушать их звон удовольствия не доставляло, но раз уж на то пошло, мне приходилось слышать немало довольно неприятной музыки как до того, так и после.

Чередой обширных залов г-н Носнибор провел меня в будуар, где находились его жена и дочери, о которых я слышал от лингвиста. Г-же Носнибор было лет 40, она все еще прекрасно выглядела, но с возрастом сильно располнела; дочери ее были в расцвете юности и обе очень красивы. Я почти сразу отдал предпочтение младшей, по имени Аровена, ибо старшая держалась надменно, у младшей же манеры были самые обаятельные. Г-жа Носнибор приняла меня с изысканной вежливостью, я бы совсем засмущался и разнервничался, если бы меня с самого начала не заверили, что меня здесь «любят и жалуют». Не успела церемония моего представления завершиться, как слуга доложил, что в соседней комнате «кушать подано». Я страшно проголодался, обед же был выше всяких похвал. Полагаю, читателю нетрудно будет представить, что вскоре у меня появилось ощущение, будто я вращаюсь в высших кругах. «И этот человек растратил чужие деньги? — говорил я про себя. — Не может быть».

Однако я заметил, что хозяин во время трапезы держался скованно и съел лишь хлебец, запив молоком. К концу обеда явился долговязый худощавый человек с черной бородой, к которому г-н Носнибор и семейство относились с подчеркнутым уважением; это был семейный распрямитель. С этим джентльменом г-н Носнибор удалился в соседнюю комнату, откуда вскоре донеслись звуки рыданий и стенаний. Я едва мог поверить своим ушам, но спустя несколько минут доподлинно убедился в том, что звуки эти