Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак Страница 14

печали. Я отправился в странствие, в котором провел несколько месяцев. Едва я останавливался в одном городе, как моя душа влекла меня в другой, и не успевало солнце взойти надо мной в одном месте, как закатывалось в другом. Так я скитался, пока в конце концов не обрел сердечного спокойствия, подобного покою застывших на глазах слез, готовых скатиться в любой миг.

Я был удовлетворен этим. Однако подошло время школьных занятий, и я возвратился в город, где провел детство в доме своего дяди, возвратился с твердым намерением жить хотя и среди людей, но замкнуто и уединенно, хотя и рядом с ними, но неприметно и тихо. Я решил погрузиться в себя, ни на что не обращать внимания, забыть прошлое, избегая всего, что с ним связано.

Я не бывал нигде, кроме школы и дома. В моем сердце почти не осталось никаких следов пережитого. Лишь короткие вспышки горя иногда тревожили мою душу, я горько рыдал в своем уединении, где никто, кроме Аллаха, не знал, что со мной, до тех пор пока в моей груди не водворялось холодное спокойствие.

Так я прожил некоторое время и вот вчера захотел узнать, сколько у меня осталось денег. Оказывается, они иссякли или почти иссякли, и я задумался, как обеспечить себе дальнейшее существование, к тому же мне надо уплатить очередной взнос за ученье. Ведь в нашей стране школа похожа на лавку, где ни за какие мольбы товары не продаются в кредит, а знания для нашей нации — не награда, дарованная благодетелями, а источник пропитания, — им кормятся, чтобы заработать на жизнь. Поняв, что близок к гибели, я встревожился, не зная, как добыть кусок хлеба, не видя для себя никакого выхода. Тогда я разобрал свои книги, оставил только самые необходимые, а все прочие отнес на книжный рынок. Я пробыл там целый день, но не нашел никого, кто купил бы книги; хоть за четверть цены. Усталый, расстроенный, возвращался я домой, и на целом свете не было никого несчастнее и злополучнее меня.

Подойдя к воротам дома, я заметил во дворе какую-то женщину, которая спрашивала обо мне у жильцов. Я узнал ее. Это была служанка из дома моего дяди. Я спросил: «Ты такая-то?» Она ответила: «Да». Я поинтересовался, зачем она пришла, и женщина сказала, что у нее ко мне дело. Я поднялся с ней в свою комнату и, когда мы остались одни, попросил ее говорить. Она начала: «Уже три дня я повсюду ищу тебя или того, кто указал бы мне, где ты находишься. И вот, уже отчаявшись в поисках, я наконец увидела тебя сегодня». Тут, громко вскрикивая, женщина разразилась слезами. Ее плач напугал меня. Ужаснувшись, что в доме моего покойного дяди произошла беда, я спросил служанку, почему она так плачет. Та удивилась: «Разве ты не знаешь, что стряслось в доме твоего дяди?» — «Нет, — ответил я. — А что там приключилось?» Тогда служанка вынула из складок своего плаща запечатанное письмо, я взял его и вскрыл. Оно было написано моей любимой. Я прочитал слова, которых никогда не забуду: «Ты покинул меня, не простившись, но я не сержусь на тебя за это. Однако, если сегодня, когда я стою на краю могилы, ты не придешь проститься со мной в последний раз, я не прощу тебя».

Я выпустил письмо из рук и бросился к дверям. Служанка схватила меня за одежду: «Куда ты хочешь идти, господин мой?» «Она больна, мне необходимо свидеться с ней!» — воскликнул я. Женщина помолчала с минуту, потом проговорила дрожащим голосом: «Не делай этого, господин мой. Судьба опередила тебя».

Тут сердце мое оборвалось, весь мир померк, я упал без чувств там, где стоял, и пролежал так долгое время. Наконец, открыв глаза, я увидел, что ночь окутала меня своим покрывалом, а рядом, рыдая, стоит служанка. «О женщина, неужели то, что ты сказала, правда?» — обратился я к ней. «Да», — ответила она, и я попросил ее поведать обо всем.

Вот что она рассказала:

«После того как ты уехал, господин мой, дочь твоего дяди не находила покоя. В день твоего отъезда она спросила меня, почему ты так поступил, и я сообщила ей в том, что передала тебе по поручению ее матери. Бедняжка только воскликнула: «Что же будет с этим несчастным! Ведь они ничего не знают о нашей любви!» И потом не поминала тебя ни добром, ни злом, словно залечивала мучительные душевные раны. Не прошло и нескольких дней, как болезнь души перешла на ее тело. Девушка почувствовала себя совсем худо. Красота ее увяла, нежная улыбка, которая раньше не сходила с губ, угасла. Потом она слегла в постель и уже не смогла оправиться от своего недуга. Состояние дочери испугало мать, она перестала строить планы о ее замужестве, а ведь прежде день и ночь только и говорила об этом. Она пригласила врача и сиделку и рассказывала им об ужасной болезни дочери. Но ни врач, ни сиделка не помогли. Девушка шаг за шагом приближалась к могиле. Несколько дней назад, сидя ночью около нее, я вдруг почувствовала, что больная зашевелилась. Я наклонилась к ней, и девушка сделала знак, чтобы я взяла ее за руку. Я повиновалась. Она села, выпрямилась и спросила, который теперь час. Я ответила: «Глубокая ночь». Узнав, что все в доме уснули и что я здесь одна, больная спросила: «Знаешь ли ты, где сейчас мой двоюродный брат?» Я удивилась, так как она давно не говорила о тебе, и ответила: «Да, я знаю, где он». На самом деле я ничего не знала, но ради бедняжки не пожелала оборвать слабую ниточку надежды, которая оставалась у нее. Ведь в конце концов она все равно оборвется. Девушка спросила: «Можешь ли ты отнести ему мое письмо, чтобы никто об этом не узнал?» Я сказала: «Не нравится мне это, госпожа…» Но она велела подать чернильницу и написала письмо, которое ты видишь перед собою. Когда настало утро, я вышла из дому и стала спрашивать о тебе повсюду. Всматриваясь в лица прохожих, я надеялась увидеть тебя, но мне не везло. Тем временем солнце закатилось, наступила ночь, и я отправилась домой. Не успела я дойти до дому, как услыхала голос плакальщицы и поняла, что стрела достигла своей цели: чудесная роза, наполнявшая этот мир прелестью и красотой, уронила свой последний лепесток. Я горевала о ней так, как скорбит мать, потерявшая свое единственное дитя. Впрочем, в тот день плакали все.