Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 83

никогда раньше не видел, тем более у женщины восьмидесяти шести лет, самой старой долгожительницы Пунта до Бико и всей провинции Понтеведра. Может, и всей Галисии. Она сама надела любимую ночную рубашку. Казалось, она улыбается: лицо чуть тронуто макияжем, волосы расчесаны и собраны в узел на затылке. Она скрестила руки на груди, держа в ладонях цветок камелии; позже они узнали, что она попросила Лимиту его принести. Служанка была единственная, с кем она простилась.

– Не хочу, чтобы видели, как я умираю. Лучше пусть увидят меня, когда я уже умру.

Служанка произнесла: «Ой, донья Инес, и что вы такое придумали?», но донья Инес всегда умела настоять на своем. У нее не было причин менять задуманное.

Она была несгибаемая женщина, хотя и не настолько, как о ней говорили, сравнивая ее c дубом в саду замка. Одни клялись, что видели, как его сажали, другие уверяли, что он был там со времен первых поселенцев на холме Святого Духа.

Обняв Леопольдо, который по этому случаю приехал из Мадрида на экспрессе из отеля «Принсипе Пио», Клара безутешно рыдала.

Она оглянулась на последние годы: двадцать лет она видела ее, лежащей на кровати напротив террасы Сиес, откинувшейся на подушки, порой в замутненном сознании. Весна, лето. Осень, зима. Череда лет. Капли дождя и лучи солнца проникали в комнату через окно. Небо то чистое, то в облаках.

Никто не знал – она никому не говорила и зорко следила за тем, чтобы никто этого не раскрыл, – что все годы, проведенные в постели, она беспрерывно читала, желая запомнить наизусть, письма дона Густаво, которые он писал ей из Гаваны; она случайно нашла их в чемодане с двойным дном, с которым он приехал с Кубы. Это открытие, вместо того чтобы подарить ей дуновение жизни, стало для нее последним ударом, который припасла для нее жизнь. «Хорошо, что тебя здесь нет, Густаво!» – кричала она в ночь открытия, как будто душа супруга могла ее слышать и предоставить объяснение, почему в течение стольких лет, когда его так не хватало, сеньор Вальдес уничтожал в себе все доброе и хорошее.

– Двадцать лет, Клара, ты заботилась о моей матери… – прошептал Леопольдо. – Мне жизни не хватит, чтобы тебя отблагодарить.

– Это было не самое плохое, – ответила Клара вполголоса.

И, правда, так и было. По дороге на кладбище она поняла, что не солгала. Напротив. Заботиться о донье Инес стало последним выражением благодарности, хотя Клара чувствовала, что не смогла до конца исполнить ее замысел, когда та сделала ее членом семьи Вальдес. Она не смогла ни стать матерью, ни полюбить Хайме. Задуманный брак превратился в сплошное несчастье.

Как будто любовь как таковая вообще была не для нее, и это было так незаслуженно.

Как будто безлюбовье и в самом деле было ее настоящей судьбой.

Как будто скромность ее положения сама по себе предполагала такое наказание.

Это заключение и было самое худшее, и в свои шестьдесят два года Клара подумала, что жизнь уже не залатает эту прореху.

Она шла за гробом, опираясь на руку Леопольдо, вслед за своим мужем Хайме и не была уверена, что хочет продолжать жить. Она почувствовала озноб и прокляла себя, как проклинала донью Инес, когда та говорила, что пришел ее час умереть. И тогда она подумала о том, сколько у нее дел на «Светоче», о наполовину осиротевших женщинах-работницах и о кубинских служанках замка, которым она обещала такие же похороны, какие были у Исабелы. И перебрав все эти насущные задачи, она снова обрела присутствие духа и шла, распрямив плечи со свойственным ей достоинством.

На кладбище в Пунта до Бико яблоку негде было упасть. Проститься с доньей Инес пришли даже те сеньоры, которые были с ней не в ладах.

– Она оставила вас совсем одну, – говорили Кларе работницы фабрики.

И они были правы.

Кларе всегда нравилось называть сеньору донья Инес и обращаться к ней на «вы». Чего она не знала, так это то, что смерть уничтожила возможность назвать ее матерью.

На мраморной табличке она велела выбить даты рождения и смерти, а внизу следующие слова:

Любви и моря хватит на всех.

Море принадлежало донье Инес.

Любовь принадлежала ей.

Каталину известили теперь уже о смерти доньи Инес, но на этот раз она не посылала ни цветы, ни венок в память о матери, поскольку она одна знала, что матерью та ей не была. Вся семья скорбела о донье Инес в течение рождественских и новогодних праздников накануне 1963 года. Праздники в замке Святого Духа все-таки были отмечены, но без всякой помпы. Клара велела не украшать столы и не ставить праздничную посуду, которой всегда пользовались при жизни доньи Инес.

Все стали немного старше.

Леопольдо приехал в Галисию со своим товарищем по работе в газете, который печатался на центральных страницах. Его звали Пласидо Карвахаль, он был вдовцом, и у него было двое сыновей, взрослых и вполне устроенных, ему было немного за шестьдесят, но выглядел он моложе, потому что сохранил черные волосы и подтянутый живот. Он был высокий и немного простоватый, но в целом смотрелся, как столичный сеньор.

Худшего момента, чтобы появиться в Пунта до Бико, нельзя было придумать. Клара в первый же день отметила его вежливость и хорошее воспитание, порой переходящее в некоторое самолюбование, присущее столичным жителям, и так было вплоть до его визита на «Светоч», когда она вдруг почувствовала «бабочек в животе» – забытое состояние, которое она уже давно не чаяла пережить вновь.

Тем более из-за мужчины.

Пласидо никогда не бывал на консервном заводе. Леопольдо убедил его в том, что он должен там побывать, и Клара взяла на себя все остальное. Она знала, женщинам будет приятно посмотреть вблизи на такого видного мужчину. На заводе не видали мужчин в костюме и при галстуке, в шляпе и воскресных штиблетах. Самым элегантным мужчиной, который там появлялся, был инспектор по здравоохранению.

Она ждала их на причале, тщательно вымыв руки. Они прошли городок из конца в конец, потому что Пласидо хотелось подышать свежим морским воздухом. Она знала, что он страдает астмой, но, несмотря на это, он курил сигареты «Идеальные», их еще называли «куриный бульон»[85], он носил их в кармане пиджака.

Клара развернула перед ним целый веер знаний, даже не предполагая, какой эффект это произведет на Пласидо, который сказал, что фабрика делает честь своему названию, что она заслуживает того, чтобы о ней печатали в газетах, пусть все узнают, как