Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 67

– Ни под каким видом! – вслух сказал он.

Он так сильно ударил кулаком по столу, что лежащие на нем предметы пришли в беспорядок, а бедная служанка испугалась.

– Сеньор?

– Оставь меня! Я хочу побыть один!

Женщина исчезла, предварительно закрыв за собой двери каждой комнаты. Ему были не свойственны вспышки гнева, но, когда это случалось, мало не казалось никому, все рушилось и летело в разные стороны, и невозможно было спастись, даже если спрятаться в огромную напольную вазу.

Дон Густаво встал из-за стола и стал ходить по гостиной с сигаретой в зубах и засунув в карманы жилета большие пальцы рук. У него заныли зубы.

– Мерседес! – крикнул он.

– Слушаю, сеньор.

– Принеси мне воду, соль и петрушку.

Служанка сбегала за лечебным средством и все поставила на стол.

– Не туда! – рявкнул он. – Поставь здесь.

Дон Густаво смешал с водой соль и петрушку, подержал раствор во рту ровно минуту, сверившись с карманными часами, и выплюнул в плевательницу, которая всегда была под рукой.

– Мерседес! – снова крикнул он.

– Сеньор? – отозвалась женщина, просунув подбородок в дверную щель.

– Сбегай в контору, найди дона Леона и скажи, чтобы пришел сюда.

Леон Кирога был последним компаньоном дона Густаво в Гаване. Контора сахарной компании находилась в двух кварталов по улице Агуяр.

– И побыстрее!

Служанка сняла форменный передник и выбежала из дома так быстро, как могла.

– Побыстрее! – повторил дон Густаво. – Это срочно!

Он снова сел за стол, где еще оставались остатки завтрака, и одним глотком покончил с кофе, выпитым наполовину.

– Не выйдет у Ренаты то, что она задумала. Только через мой труп!

В тот момент дон Густаво не знал, что служанка умерла, донья Инес не сказала ему об этом в последнем письме, которое отправила на остров. Она посчитала это чем-то незначительным для него, поскольку не знала, что на самом деле даже простое упоминание имени служанки оказывает на ее мужа сильное воздействие.

– Этому браку не бывать! Ни за что, пока я жив! – воскликнул он.

Он говорил это не для кого-то, ведь он не мог говорить об этом ни с кем, но ему хотелось произносить эти слова вслух, так они обретали большую значимость.

– Инцест в моей семье! Боже милосердный!

Его охватил озноб, как всегда бывало, когда в сознании всплывали сцены из прошлого. Промелькнули двадцать четыре года с тех пор, как он потерял из виду Ренату, и еще больше времени прошло с того дня, как его мать до смерти забила Марию Викторию, и каждый раз он не чувствовал по отношению к обеим женщинам ничего, кроме отвращения. Он не знал свою дочь, потому что не хотел ее видеть до отъезда на Кубу, но одна только мысль, что она могла что-то унаследовать от Ренаты, вызывала у него спазм.

Пока Мерседес ходила за Леоном Кирогой, дон Густаво успел продумать до мельчайших деталей свои последующие шаги.

– Что у тебя за срочность, друг Густаво? – спросил компаньон, входя в гостиную. – Твоя служанка вытащила меня из конторы, как ошпаренная!

– Я должен ехать в Испанию, – ответил дон Густаво без предисловий, приветствий и прочих выражений гостеприимства.

– Какая муха тебя укусила?

– Семейные обстоятельства, которые могу разрешить только я. Я должен ехать в Испанию, – повторил он так твердо, что Леон Кирога не решился спрашивать, какие обстоятельства вызвали такую срочность у Густаво Вальдеса, всегда рассудительного и организованного.

– Тебе виднее, друг. Не хочу показаться невежливым и спрашивать больше, чем ты можешь сказать. Надо значит надо. Хочешь, чтобы мы заказали тебе билет?

– Сделай милость, Леон. Мерседес его заберет.

– Туда и обратно?

Дон Густаво не ответил, и Леон Кирога понял, что и об этом лучше не спрашивать ни сейчас, ни когда-либо.

– Поезжай спокойно, друг. – Он обнял его. – Нет на свете ничего непоправимого, кроме смерти. Да помогут тебе святые угодники.

Дон Густаво приказал Мерседес уложить в чемодан самое необходимое: белье, брюки, рубашки, пиджаки, пару галстуков, носки. Служанка беспрекословно повиновалась. У хозяина часто бывало такое лицо – не то заболел, не то сильно чем-то озабочен.

Вечером, закончив все дела, она получила зарплату за прошедший месяц, щедрый аванс за несколько будущих месяцев и свободное время до конца дня.

– Пойдешь к Леону, возьмешь то, что он тебе даст, и можешь не возвращаться до завтра.

– Дон Густаво, могу я задать вопрос? – спросила она, умирая от страха.

– Только быстро.

– Завтра вы еще будете здесь?

– Нет.

– Вы уезжаете в Испанию?

– Да, но ты остаешься.

– Одна?

– Обратись к дону Леону Кироге, если заболеешь или если дом сгорит.

Мерседес произнесла, что полагается, и вышла из комнаты бесшумно, как кошка, не зная, увидит ли она еще когда-нибудь сеньора Вальдеса.

С наступлением ночи дон Густаво сел за письменный стол, за которым он отвечал на письма доньи Инес; начиная с 1915 года, он перестал отсылать в Испанию ответы, потому что, перечитав их, подумал, что там нет ничего интересного для его супруги. Что ни возьми: сахарную ли компанию, или игорные салоны, или Галисийский центр. Какого черта ей нужно знать о его похождениях в Гаване, о бесконечных интрижках и о его случайных эпизодах с целой серией гаванских девиц?

– Что ты хотела знать, боже мой! Обо всем этом, Инес!

Он никогда их не выбрасывал. Ни те, что написала донья Инес, ни свои ответы. Наоборот, он хранил их в деревянных ящиках письменного стола.

Он открыл правый ящик и стал вытаскивать конверты один за другим и раскладывать их на столе, обитом кожей. Затем открыл левый ящик, где лежали те, что были с испанским штемпелем и с безупречной орфографией доньи Инес.

Он нашел то, в котором она в своем простодушии прекрасно отзывалась о Кларе, и в тот день это вызвало у него в груди настоящий пожар.

Клара, дочка служанки Ренаты, превратилась в умную, полную жизни девушку. Она красивая и стройная. Когда ты вернешься на родину, где тебя ждут твоя супруга и трое твоих детей, у тебя будет возможность убедиться, что я говорю правду.

Он читал и думал о том же, что и в первый раз: он не хотел убеждаться в том, что это правда. Он хотел только одного: вычеркнуть ее из своей жизни.

Как будто она никогда не рождалась на свет.

– Однако, какая дерзость с ее стороны! – воскликнул он вдруг, наткнувшись на письмо, подписанное именем Клара Алонсо Комесанья.

Это было единственное письмо, на которое он не ответил; в нем девушка спрашивала, почему он