История Германии в ХХ веке. Том I - Ульрих Херберт Страница 50

власть будет полностью лишена всяких сил. Для этого необходимы коренные изменения в государственном аппарате, армии и экономике, и необходимым условием этого является безраздельная власть рабочих и солдат. Однако на практике такое возможно только благодаря концентрации всех полномочий в одних руках. Всеобщие выборы, на которых буржуазные партии могли бы одержать верх, поставили бы под угрозу революцию и поэтому должны были быть отвергнуты. Таким образом, Октябрьская революция стала образцом для революционных левых в Германии и во всем мире, а с образованием Коммунистического Интернационала в марте 1919 года был создан и инструмент для совершения переворота в индустриальных странах по российскому образцу.

Совершенно противоположным было восприятие русской революции в среде большинства немецких социал-демократов. Революция, были убеждены они, высвобождает радикальные силы, ставит под угрозу экономику и снабжение населения, может перерасти в гражданскую войну и в конечном итоге привести к диктатуре. Учитывая безошибочно читавшиеся параллели с ситуацией в России осени 1917 года, все усилия в Германии теперь, год спустя, следовало, по их мнению, направить на скорейшую демобилизацию армии и переход к экономике мирного времени, чтобы обеспечить снабжение населения, возвращение миллионов солдат на свои рабочие места, обеспечение миллионов инвалидов войны и выживших иждивенцев. Для этого, прежде всего, требовалась сильная экономика и функционирующая администрация, а также стабильные политические условия на демократической основе. Только таким образом можно было справиться с чрезвычайно рискованными внешнеполитическими задачами, особенно с переговорами о приемлемых условиях заключения мира. В такой ситуации, по мнению Фридриха Эберта, председателя СДПГ с 1913 года, опаснее всего было бы заниматься социально-политическими экспериментами, основанными на радикальных утопических концепциях. Социалистические преобразования, считал Эберт, можно будет осуществить когда-нибудь, когда правительство завоюет необходимое для этого большинство в парламенте. А пока речь идет о поддержании порядка, безопасности и снабжения, а также о подготовке к выборам в конституционное Национальное собрание.

И наконец, для буржуазии Октябрьская революция послужила подтверждением всех опасений по поводу социализма, которые буржуа всегда питали. Сообщения о зверствах большевиков, голоде и гражданской войне в России заполнили газеты и распространили ощущение угрозы, которое в умах правых немедленно распространилось на все формы социализма. Но сильней всего был страх перед «коммуной»: он был настолько выражен среди буржуазии и консервативных элит, что Эберт и стоявшее за ним большинство социал-демократов воспринимались как последний бастион безопасности.

Фридрих Эберт, которого принц Максимилиан Баденский назначил (несколько курьезным с конституционно-правовой точки зрения способом) рейхсканцлером, с 9 ноября возглавлял переходное правительство, «Совет народных уполномоченных», которое было утверждено пленарным собранием берлинских рабочих и солдатских советов 10 ноября 1918 года. Его главной целью стало сдерживание той самой революционной динамики, которой он был обязан своим приходом к власти. Поэтому ради порядка, безопасности и благосостояния нации уже в первые дни революции были приняты четыре основополагающих решения, которые оказали неизгладимое влияние на дальнейшее развитие германской революции.

Прежде всего, решающее значение имела непрерывность работы всех государственных ведомств: полиция и больницы, налоговые службы и министерская бюрократия должны были продолжать функционировать. Политические чистки персонала не проводились. «Дезорганизация в этот тяжелый час, – сказал Эберт, – привела бы Германию к анархии и самым ужасным страданиям»[3]. Новое правительство нуждалось в буржуазных экспертах и без них не смогло бы принять необходимые меры во внутренней и внешней политике, часть из которых были далеко идущими. Демократизация администрации, вполне возможная с учетом расстановки сил в ноябре 1918 года, не была приоритетной для СДПГ в свете стоящих перед ней задач.

Второе решение касалось экономики. Закон о вспомогательной службе от декабря 1916 года уже ввел элементы корпоративности в германскую деловую политику. Более того, подготовка к предстоящей демобилизации с осени 1918 года привела к очень далеко идущим соглашениям между представителями работодателей и профсоюзов. Теперь они были расширены. Работодатели приняли регулирование условий труда через коллективные договоры с профсоюзами, восьмичасовой рабочий день и создание советов трудовых коллективов. Профсоюзы, со своей стороны, приняли то, что они и так не подвергали сомнению, а именно принцип частной собственности на средства производства. Требование обобществления крупных предприятий, особенно в горнодобывающей промышленности, которое вначале поднималось спорадически, а затем все громче и громче в течение последующих месяцев, не было приоритетной целью профсоюзов ввиду предстоящего перевода миллионов солдат в гражданскую экономическую жизнь, ввиду угрозы безработицы и проблем со снабжением. Такой революции в вопросах собственности, как в России, можно было больше не опасаться, учитывая такое отношение профсоюзного руководства[4]. Третье решение касалось армии. Уже на ранних этапах рассматривалась возможность создания отдельных, республикански настроенных вооруженных сил для нового правительства, поскольку существовали обоснованные сомнения в политической благонадежности войск рейхсвера, возглавляемых офицерами Генштаба. С другой стороны, создание новых, республиканских войск несло в себе опасность конфронтации между старыми и новыми военными. Поэтому Эберту казалось необходимым получить гарантии лояльности старого рейхсвера и убедить Генштаб признать новое правительство. Это удалось; уже 10 ноября Эберт достиг соглашения с генералом Грёнером, преемником Людендорфа на посту верховного командующего. В этом соглашении Генштаб признал Совет народных уполномоченных законным правительством и обещал ему свою поддержку. Взамен Эберт продолжал признавать Генштаб в качестве высшей военной инстанции и подтвердил принципы военной дисциплины. Это решение с самого начала вызвало много споров среди рабочих и солдат, поскольку оно вернуло в игру именно те силы, против которых изначально было направлено их революционное восстание. С другой стороны, Эберт видел в этом соглашении возможность избежать конфронтации между прореспубликанскими силами и рейхсвером – конфронтации, которая, как и в России, могла привести к гражданской войне и закончиться катастрофой. Это, прежде всего, объясняет ту огромную осторожность, с которой действовали Эберт и новое правительство[5]. С этим было связано и четвертое решение, которое касалось роли рабочих и солдатских советов и их отношения к желаемой парламентской демократии. Уже 9 ноября стало ясно, что СДПГ в одиночку не удастся направить развитие революции в сторону установления парламентской демократии. Для этого ей нужна была помощь НСДПГ, которая имела большое влияние, прежде всего, среди рабочих крупных компаний, особенно в столице. Социально-политический профиль этой партии, возникшей как движение против политики перемирия, проводимой большинством СДПГ, был довольно противоречивым. Ее сильное левое крыло, опиравшееся в основном на такие группы, как «Революционные старосты» на берлинских крупных предприятиях, стремилось, помимо пацифистской программы, к продолжению социалистической революции. После окончания войны разногласия большей части членов НСДПГ с партией большинства утратили прежнюю остроту. Это нашло отражение в коалиции, которую образовали эти две социал-демократические партии и которая привела к созданию 9 ноября Совета народных уполномоченных с