На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова Страница 5

Спустя четыре ночи настала пора уезжать из Смоленска, и тогда только юной княжне стало боязно. Девицы из прислуги помогли ей переодеться в алый праздничный наряд, вплели в косу ленту, означавшую, что княжна помолвлена, набросили на голову белоснежное покрывало, закрепили тонким серебряным очельем.

— Ну, ласточка, помолись, да и пора, — старая травница, бабка Ведана, перекрестилась сама и перекрестила девушку. Та молча поклонилась иконам, прикоснулась губами к своему серебряному крестику и медленно вышла из горницы. Вслед сыпали пшено и просо, заунывно тянули песни, как положено, устилали дорожку алыми лентами, бросали под ноги серебро и злато, на разные лады желали счастья, достатка, крепкой и доброй семьи. А Александра не видала ничего перед собою: слёзы застилали всё, и она с трудом удерживалась, чтобы не всхлипывать на глазах у родителей, подружек, дворни. Остановилась перед Всеславом, опустила взор, даже боясь вздохнуть лишний раз. Он взял её за руку, бабка Ведана как старшая замужняя жена обернула их руки белоснежным рушником с алой вышивкой. Молодые поклонились родителям княжны, опустились на колени, князь и княгиня благословили их.

— Помни, Всеслав-княже, наш уговор, — сказал Вячеслав, когда они поднялись. — И я помнить буду.

— Благодарю тебя, — ответил тот просто.

Обратный путь оказался весёлым, шумным, радостным. Звенели бубенцы, играли рожки и свирели, кто-то из певцов затянул обрядовую, другие голоса подхватили. Почти всю дорогу до полоцкой земли Александра смотрела вниз и боялась поднять глаза среди чужих людей, чтобы и на неё не глядели лишний раз, как на диковинку. Уже смеркалось, когда, наконец, въехали в удел, и к концу пути девушка будто немного ожила, стала осматриваться, заглядываться на чистые широкие улочки посада, на густой лес, выросший по левую руку от дороги, на людей, что кланялись, встречая по дороге княжеский поезд.

Неподалёку от самих ворот в город пришлось замедлиться. Александра испуганно привстала в седле, оглядываясь и пытаясь понять, что случилось. Всеслав мягко положил руку ей на плечо:

— Не бойся. Нас много, а врата одни, вот и ждём. Покуда в город не въехали, давай наедине поговорим, — он решительно остановил коня, обернулся, поднял руку, сделав знак своим людям. — Стой!

Радомир подъехал поближе, несмотря на приказ.

— Что случилось, княже?

— Ничего. Поезжайте дальше без меня, прикажите сменить дозорных у ворот. Мы отлучимся ненадолго.

Боярин понимающе кивнул, вернулся, передал приказ князя остальным. Строй разбился, дружинники шумной толпой повернули к посаду. Дождавшись, пока конец бывшего строя скрылся за деревьями, Всеслав натянул поводья, коротко бросил Александре:

— Держись!

Конь, послушный твёрдой руке хозяина, сорвался с места и полетел точно на невидимых крыльях. Княжна заметно побледнела, испуганно прижалась к Всеславу. Не искала у него защиты, повиновалась какому-то минутному порыву, но когда он обнял её и притянул к себе поближе, стало вдруг намного спокойнее, и быстрый бег коня уже не так пугал. Тёплый ветер хлестал по лицу, рвал волосы. Белый шёлковый платок сбился с головы Александры, и закатные солнечные лучи золотыми нитями вплелись в её светло-русые косы. Она поспешила его поправить: нельзя до венчания голову непокрытой держать… Мимо проносились деревья, низкие — в один или два пола — дома, высокая трава ласково касалась ног. Спустя какое-то время бешеной скачки они оказались на пологом берегу. Всеслав остановил коня, спрыгнул из седла, помог спешиться своей спутнице, и Александра смогла рассмотреть два крутых изгиба реки, старую сломанную берёзу, печально опустившую свои ветви к самой воде, редкие золотистые колосья, проросшие прямо среди густой травы, всё ещё по-летнему яркой и буйной. Стоял уже месяц вересень[15], и солнце уже не палило нещадно, скорее, согревало, лаская лицо и руки тёплым дыханием ветерка. Голубое, точно лён, небо было тронуто малиновыми росчерками заката и казалось не по-взаправдашнему чистым и низким. Ни облачка, ни птицы не виднелось на его ровном покрове, и где-то вдалеке, за холмами и деревьями, оно сливалось с рекой, такой же голубой и кристально чистой.

— Хорошо как! — воскликнула княжна. Шёпотом, словно боясь громким разговором нарушить эту величественную молчаливую красоту. Всеслав тем временем подвёл коня к реке, позволил ему напиться, а потом зачерпнул пригоршню воды, бросил себе на лицо. Тёмные каштановые волосы над висками и высоким лбом его сразу закурчавились от влаги.

— Ещё бы, — улыбнулся он. — Не тоскуй по дому, не навек ведь расстались. А здесь… Свыкнешься, ещё и уезжать не захочешь.

Александра почувствовала, как губы предательски дрогнули, и невольно сцепила руки замком перед собою. Да, красиво… Но что может сравниться с родиной? С местами, где она родилась и выросла, где осталась её большая и дружная семья, где она всё знала, как свои пять пальцев?

— Свыкнусь, — эхом откликнулась девушка. — А ведь ты меня не любишь… Почто без любви в жёны берёшь? Или тебе и вправду только дружба с моим батюшкой надобна?

И тут же испугалась своих слов, прикусила губу, поняв, что сболтнула лишнего. Всеслав резко обернулся. Задумчивая, почти суровая тень промелькнула по лицу его. Он нахмурился, поглядев куда-то в сторону, но легко совладал с собою и снова стал спокоен. Подошёл к Александре, одну руку положил ей на плечо, а другой — стянул белоснежный шёлковый покров. Она запрокинула голову, посмотрела на него снизу вверх, сглатывая непрошеные слёзы.

— Подслушала-таки?

Девушка испуганно сжалась, опустив взор, несколько раз кивнула и с трудом выдавила:

— Да…

— Нехорошо. Но… любопытно, знаю. Скажу тебе по чести: и это тоже, — спокойно промолвил Всеслав. — Но я бы всё-таки не посмел, без любви-то. Ты сама мне глянулась, — голос его неожиданно потеплел, так, что у Александры вновь сердце дрогнуло. — Даже не думай, что не люба. И не бойся меня, слышишь? Я буду тебя беречь. И никогда не обижу.

— А нечистого метка как же? Из-за неё не отвернёшься? — повторила девушка вопрос, когда-то заданный отцом.

— Пока мы в Господа Бога веруем, нечистый нам не страшен, — сказал князь спокойно и твёрдо. — Да и никакая это не отметина, а пятно родимое. Вот и у меня так же, погляди, — он снял очелье, вышитое алым узором, и девушка увидела, что левый висок его пересекает почти такое же неширокое белёсое пятно.

Александра тихонько улыбнулась и опустила глаза. Всеслав обнял её голову ладонями. Серебряные пуговицы на его рукавах неожиданным холодом коснулись разгорячённой кожи. Некоторое время они стояли