Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 45

– Не важно! – ответила Клара.

– Я видела, ты ее расстроила.

– Она расстроилась не из-за меня.

– Сколько бы сеньора с тобой ни возилась, не забывай: ты никогда не станешь такой, как она.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросила девушка.

– На всякий случай.

– Я знаю, кто я такая, не сомневайся.

– И заруби себе это на носу, девочка, – ответила Рената, прикоснувшись указательным пальцем к носу Клары.

Девушка почувствовала, что язык у нее во рту стал тяжелым и приклеился к нёбу, и это помогло ей избежать в тот день бесконечных словесных перепалок между ней и Ренатой, полных взаимных упреков и злобы, накопившейся с годами.

Они отвернулись друг от друга; пахло гниющей рыбой, ящик с которой со вчерашнего дня стоял в углу кухни. И еще пахло сгоревшими дровами и влажной древесиной. В глубине виднелся штабель постельного белья.

– Вечером все перестираешь со щелоком.

Клара не ответила.

– Слышишь меня?

– Слышу.

Рената вытерла руки о фартук и проследила взглядом за доньей Инес, пока та не скрылась за стенами замка. Дочери дона Густаво больше не обмолвились ни словом за все годы обучения Каталины в университете.

В день отъезда Хайме и Каталины в Компостелу разразилась буря. Огромные волны бились друг о друга. Ливень шел сплошной стеной, и ветер хлестал по деревьям и крышам.

Донья Инес была убеждена, что она приняла лучшее решение для своих детей и что ее муж, хотя он никак этого не проявил, был с ней согласен. Она собрала всех троих.

– Когда вы вернетесь из Сантьяго[43], консервный завод уже будет реальностью.

– Опять завела свою шарманку, – проворчала дочь.

– Каталина, дочка, я только пытаюсь разделить с вами…

– Не понимаю, для кого ты это делаешь… – перебила она.

– Для вас, – ответила мать.

– У нас и так всего достаточно, – отрезала Каталина.

Мать на этом не остановилась и, обращаясь только к Хайме, снова стала рассказывать о выгодах морской индустрии. Уже не в первый раз она пыталась объяснить свои намерения, но дочь продолжала вставлять реплики и бросила ей в лицо обвинение в том, что она слишком много времени уделяет лесопильной фабрике.

– Ты вечно занята, – сказала она матери, – только не для дочери Ренаты, которая как была нашей служанкой, так и есть. Для нее у тебя всегда находится время. Это все знают. Что она твои глаза и уши.

Малыш Леопольдо не понял ни слова, а Хайме пытался выплыть из водоворота противоречивых мыслей.

– Каталина! Хватит! Это мое решение, и тебя это не касается, – воскликнула донья Инес, устав от дискуссий. «Для меня она такая же, как вы», – подумала она про себя.

Больше они об этом не говорили.

У дверей замка Святого Духа, где стояли их кожаные чемоданы с бронзовыми застежками, Хайме и Каталина попрощались. Донья Инес почувствовала ком в горле, как было, когда она уезжала из Гаваны. Теперь она ощущала это, прощаясь с Хайме, но не с Каталиной, хотя это она смогла признать только со временем. Хайме уехал, и она поняла, что доверила сына его будущему, словно открыла дверцу клетки, чтобы выпустить птицу.

Она должна отпустить его, как отпускают того, кто следует за своей любовью.

Она всю жизнь прожила, готовясь к этой минуте, и теперь преклоняет колени перед неизбежностью судьбы.

Она простилась с Каталиной. Поцеловала ее в обе щеки, слегка тронутые рисовой пудрой, почувствовала холод ее кожи, и ей вспомнилось проклятие целительницы из Сан-Ласаро.

– Ты родишь дочь, которую не скоро узнаешь.

Заледенелая душа дочери ударила ее прямо в сердце.

В этот момент Каталина повернула голову к домику арендаторов и различила силуэт Ренаты на фоне оконной занавески.

– Рената, прощай! – крикнула Каталина, помахав рукой.

Рената тут же задернула занавеску, чтобы не видеть свою дочь.

Второй раз она уезжала от нее.

Все эти годы ее утешало, что дочка тоже здесь, что они обе живут в замке, и по ночам она часто смотрела на каменный фасад здания. Но самым большим утешением служило то, что все те страдания, которые она вынесла, поменяв свою дочь на дочь сеньоры, были не зря.

– Я никогда не видела, чтобы ты плакала, – сказала Кларита, стоя рядом с ней.

Рената промолчала, но Клара увидела, что она вся дрожит.

Вечером того же дня, пока служанки накрывали ужин для доньи Инес и малыша Леопольдо, который то и дело спрашивал про брата и сестру, Рената проникла в гостиную замка, подошла к донье Инес и произнесла нечто, чего сеньора Вальдес уже никогда не смогла забыть.

– Мать не должна оставлять свою дочь.

– Что ты сказала, Рената?

– Что вы не должны были оставлять свою дочь.

– Как ты смеешь мне это говорить?

– Я всего лишь высказала свое мнение.

– У тебя никто его не спрашивал.

После этого отношения между ними испортились навсегда. Донью Инес задела неблагодарность Ренаты, о которой она постоянно заботилась и дочь которой приблизила к себе, почти удочерила только для того, чтобы та не повторила судьбу матери.

Отъезд Хайме и Каталины и твердое решение довести до конца свои планы изменили взгляды доньи Инес. Заметили это только те, кто общался с ней близко. Несмотря ни на что, она справилась с тоской по уехавшим детям и преодолела всевозможные сопротивления. Начиная с Фермина, управляющего лесопильной фабрикой, которому она пообещала ответственную должность на консервном заводе, чтобы его задобрить, и заканчивая алькальдом Пунта до Бико и нотариусом города Виго. Она была так занята, что не успевала поесть, и доктор Кобедо диагностировал у нее невроз, тревожность и кто знает, что еще.

– Вы бледны, как бездомный бродяга, – сказал он ей.

– И что из того? – парировала донья Инес.

Он выписал ей пилюли Пинк, которые сеньора купила в аптеке по четыре песеты за упаковку, на случай если врач ее о них спросит. Но выйдя из аптеки, выбросила их в траву и пожалела, что рассказала ему о своих неприятностях.

Кроме всего прочего, ужасно было каждую ночь слышать голос старшего сына, который, прощаясь, высказался о возможном разорении, а это как раз и было ее потаенным страхом.

– Я верю в тебя, мама, делай то, что считаешь нужным, но так, чтобы все не потерять.

Эти слова могли бы удержать донью Инес. Однако этого не произошло. Злые языки жен предпринимателей не унимались и замолчали только в тот самый день, когда консервный завод с придуманным заранее названием «Светоч» открылся под звуки орудийного салюта на фоне ярких огней фейерверка.

Она работала без отдыха. На соляном