Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 44

Донья Инес так никогда и не узнала, что почувствовал ее супруг, прочитав эти строки, находясь по другую сторону океана, на земле разоренных плантаций, в городе их разлуки. Дона Густаво до самой смерти бросало в дрожь, и сердце разрывалось пополам, после известий о его дочери Кларе.

Сеньоре Вальдес хотелось расспросить его о Кубе и о его делах, рассказать, что эпидемия гриппа прошла, и сколько человек она унесла, и как похоронили Исабелу. Она не стала этого делать, поскольку любая жалоба может быть истолкована как слабость, а после своего возвращения на Кубу донья Инес усвоила для себя, что она сильнее легиона богатырей и что в ее жилах течет кровь смелых женщин ее семьи, жертвенная жизнь которых предшествовала ее жизни. Жаль, что она не была знакома со своей бабушкой. Она знала о ней только по воспоминаниям матери, которая всегда утверждала, что та научила ее всему, что она знает и умеет, и что донья Лора, в свою очередь, передала своей дочери. Ушедшая из жизни, похороненная и, вероятно, превратившаяся в прах, старая женщина продолжала вести донью Инес по дороге удачи, а это всегда исходит от сердца.

Ее сердце и подсказало, что делать в тот день, когда дочь служанки заговорила с ней о производстве, связанном с морем. Будто она сама это знала.

Будто знала, как все организовать.

Будто всосала это с молоком матери.

В ту ночь, без свидетелей, она поклялась не отступать.

Наоборот.

– Консервный завод «Светоч», – прошептала она, укладываясь в кровать, которую одна из кубинских служанок заранее украсила на подушке живыми цветами.

Прежде чем уснуть, движимая какой-то силой, непонятной ей самой, она поклялась также, что никогда не оставит дочь служанки, потому что именно на нее она возлагала свои материнские надежды.

На следующее утро она проснулась рано, как никогда. Пока дети еще спали, она положила в сумку навигационный компас, когда-то принадлежавший дону Херонимо, засунула письмо в конверт, провела языком по краю, заклеила и отнесла на почту, где оформила срочную доставку, чтобы оно как можно скорее пришло в Гавану.

Впервые в жизни донья Инес торопилась.

Затем она явилась на соляной склад и сделала такое предложение о покупке, которое словно пыль разнеслось по Пунта до Бико и вызвало целую бурю лживых выдумок, которые она даже не потрудилась разоблачить.

Все изменилось летом 1919 года.

Донья Инес уладила вопрос с обучением Хайме и Каталины в университете Компостелы и не позволила дочери даже пикнуть по этому поводу.

– Каталина, без разговоров. Ты не останешься в Пунта до Бико неучем. И благодари Бога, что твоя мать заботится о твоем развитии, – твердо заявила она дочери, не обращая внимания на ее злобу.

Хайме потерял несколько лет из-за войны и эпидемии, и в результате получилось, что теперь он будет учиться вместе со своей сестрой.

За несколько недель до отъезда, в канун сентября, донья Инес пригласила Эухенио Соусинья, португальского фотографа, у которого было ателье на улице Принца в Виго и слава лучшего портретиста, чтобы он увековечил ее вместе с тремя детьми в главной гостиной замка, прямо под портретом дона Херонимо.

Она также находила время проповедовать Каталине о рисках, которые несет влюбленность: мошенники завлекают девушек, чтобы воспользоваться их наследством. Но девушка не обращала никакого внимания на ее слова, потому что ей надоело слушать одно и то же и потому, что она общалась с мужчинами всех сословий и любого уровня. С сыновьями из богатых семей, с нищими матросами, с молодыми рабочими фабрики. Каталина знала, они никогда рта не раскроют, не станут рисковать своей шкурой, в то время как ее мало интересовали превратности любви как таковой, зато она наслаждалась, обманывая их обещаниями, которые и не думала выполнять. Донья Инес так никогда и не узнала, что мужчины – слабость ее дочери. Если бы она это узнала, то навсегда заперла бы ее в замке.

Отголоски речей доньи Инес доходили и до Клары, и впервые в жизни ей пришло в голову, что разные проходимцы не обманут ее никогда. И еще она подумала, может, в какой-нибудь день у нее случится любовь с Сельсо.

Нежданно-негаданно.

В воскресенье, накануне отъезда, донья Инес устроила прощальную церемонию с недолгой службой в часовне замка. Присутствовали все обитатели, кроме Ренаты. Доминго никто и не ждал, так что никому в голову не пришло упрекать его за отсутствие.

Закончив службу, дон Кастор снова объявил, что это его последняя проповедь, ожидая, что присутствующие пожелают ему всех благ на новой должности, скажут, что не было никого лучше, чем он, и так далее и тому подобное. Священник был готов к похвалам, особенно со стороны кубинских служанок, которых он учил правильно произносить молитвы.

Перед выходом из часовни дон Кастор осенил крестом лоб Каталины и лоб Хайме.

– Храни вас Господь, и да будет процветание на этой земле.

Молодые люди не знали, что сказать, но их это не слишком беспокоило, особенно Каталину, которая неотрывно смотрела на Клару, скромно стоявшую поодаль.

Служанки вернулись к своим обязанностям, донья Инес прошла со священником до главного входа в замок, Хайме занялся собаками, а Каталина обратилась к Кларе со словами «поди сюда, я хочу с тобой поговорить».

Сестры, хотя они и не знали, что они сестры, смотрели друг на друга с недоверием, Клара с опаской, Каталина с презрением. Она взяла Клару за плечо и сказала: «Будь осторожна с матросом, ему нельзя доверять». Клара сбросила руку Каталины и, опустив глаза, ответила, что ничего не знает о нем уже давным-давно.

– С тех пор, как ты видела его с гулящей, да? – продолжала Каталина.

– Не знаю, о чем ты.

– Я тебя видела в порту. И что ты себе думаешь?

– А ты что делала в порту?

– Смотрела, как тебя обманывают.

– Ни с кем я его не видела, – твердо сказала Клара.

– Мало того, что ты клянчишь у матери деньги, ты еще и врешь ей.

Клара больше не могла этого слышать. Обиженная, она шла, стараясь глубоко дышать и сдерживая слезы, чтобы не доставить удовольствия юной сеньорите Вальдес. Она вошла к себе в дом, так сильно хлопнув дверью, что связки чеснока и медные сковородки, висевшие по стенам, дрогнули.

– О чем ты говорила с дочерью сеньоров? – спросила Рената.

Клара испугалась, услышав голос матери. Она ее