Мастер сахарного дела - Майте Уседа Страница 39

– Баси – не ваша семья, не приукрашивайте, она – ваша служанка. Семья не прислуживает, а помогает.

– А теперь вы хотите, чтобы она прислуживала вам.

– Со мной у нее будет столько домработниц, сколько пожелает. Она будет жить как королева, и служить ей никому не придется. Хотя вернется она ко мне не поэтому. Вернется она потому, что уже давно не ощущала мужской ласки. Но что об этом может знать одинокая тридцатилетняя девка?

Надев шляпу, Диего большими шагами направился к особняку. Мар присела на грубую скамью, стоявшую в тени сейбы. Ноги ее подкашивались. Пережив множество волнений за слишком короткий срок, она чувствовала себя уставшей и измученной; сказывались и напряжение, и вчерашняя верховая езда.

Сидя в тени, она наблюдала за шествием рабочих, подтягивавшихся на вторую мессу. Ей вспомнились слова Фрисии о том, как негры одевались в церковь. Тогда она не придала им значения, однако теперь вынуждена была признать, что увиденное ею и правда походило на карнавал. Женщины были в лакированных туфлях, шелковых чулках и ситцевых платьях. Пальцы их украшали золотые кольца, а на головах красовались шляпы, отделанные цветами один другого крупнее. На мужчинах были сюртуки, и касторовые шляпы, и трости с золотыми рукоятками. Детей тоже разодели в пух и прах, так, что на их маленьких тельцах больше не помещалось ни одно украшение.

Всей этой пестрой толпой они направились в церковь. И, к великому изумлению Мар, отец Мигель позволил им войти.

Немного передохнув и набравшись сил, Мар подошла к оставшимся распахнутыми дверям церкви. Среди гротескно наряженной массы она увидела две воздержанно одетые точки: Мамиту с Солитой. Женщины стояли по одну сторону, мужчины – по другую, и вся эта необыкновенная паства собралась на службу не столько из чувства веры, сколько, по всей вероятности, из чувства долга.

Отец Мигель стоял за кафедрой. С каждой минутой его проповедь становилась все более суровой, пока наконец рокот его голоса не прокатился по воздуху громом. Лицо его выражало гнев, поднятая вверх рука сжалась в кулак. Между ним и священником, только что отслужившим панихиду по донье Ане, не было ничего общего. Отец Мигель превратился в ангела истребления. Он криком предрекал собравшимся, что гореть им в аду, коли они продолжат воровать друг у друга свиней, и неважно, что один – конго, другой – карабали, а третий – мандинга. Что все они – братья и должны друг друга уважать. И что предаваться соитию на лесоповале было точно таким же грехом, как и совокупляться с женщинами в полях.

– И когда настанет вам час предстать перед Господом, сначала ответите вы перед Святым Петром, охраняющим врата небесные! И что он вам, по-вашему, скажет? Господь видит все! У, безбожники, не верите! Он всемогущ! Он вездесущ! Встаньте на колени и молитесь о пощаде! Ибо завтра врата небесные переступит лишь тот, кто чист от греха! А кто охраняет врата небесные?

В храме воцарилось не молчание – гробовая тишина.

– Святой Петр? – послышался испуганный голос.

– Верно! – вскричал отец Мигель. – Святой Петр! А что Святой Петр сделает с грешниками?

Прихожане переглянулись, не осмеливаясь произнести ни слова, потому как произнести их было все равно что признаться в тех прегрешениях, о которых только что говорил отец Мигель.

– Закроет врата перед вашими носами, – изрек он. – За воровство, рукоблудие, содомию и разврат! Кто не переступит золотых ворот Рая, тому гореть в адском огне веки вечные! Покайтесь! Опустите головы и молитесь о прощении! И исповедуйтесь, дети мои, ибо чистилище полно сомневающихся!

Снова повисло молчание. Отец Мигель, опустившись грудью на край кафедры, вытер платком проступивший пот.

– А скоко надо пробы в чистиище, чтобы попасть на небо? – раздался нерешительный мужской голос.

Отец Мигель взвесил ответ. И наконец с выдохом произнес:

– Сколько потребуется!

Глава 24

Мар шла по батею, еле волоча ноги.

Не желая отставать, Солита держалась за юбку; Мамита шагала чуть позади. Мар начинала понимать, где оказалась, и сомневалась, хватит ли у нее сил выдержать это все. Помимо собственного горя и горя отца, она хотела защитить Баси от ее прошлого, желала помочь больным Мансы: их было много, а лекарств, которыми располагала медицинская часть, у них не имелось. Царившие здесь несправедливость и неравенство прорастали, словно сорняки в саду.

И ей хотелось вырвать их все до одного.

Матушка научила ее бороться с жестокостью, произволом и растлением, вот только предупредить она ее не предупредила, что борьба эта – просто потому, что она родилась женщиной, – будет куда более кровопролитной. А поскольку она умолчала об этом, поскольку не дала ей понять, что тащить ей эту ношу по жизни, то она ей казалась посильной. Однако Мар пришлось признать, что в одном Диего все же был прав: они не в Коломбресе. И здесь, в асьенде, она – всего лишь сеньорита, не внушавшая доверия и не сумевшая завоевать ничьего сердца. А этот грех для женщины был непростителен.

«К черту его».

Они уже подходили к дому, когда увидели спускавшегося по ступеням Диего. Шел он быстро, словно бы опасаясь, что его заметят. Мар ускорила шаг, не стесняясь про себя в выражениях. Было жарко; ее мучила жажда и хотелось перевести дух, но, перешагнув порог дома, она увидела ожидавшую ее встревоженную Баси.

– Доктор отдыхает, – сказала она. – Кажется, спокоен.

Предчувствуя размолвку, Мамита увела Солиту в кухню.

– Я видела Диего у нас на пороге, – выпалила Мар.

На глазах Баси проступили слезы.

– Он говорить со мной приходил.

Мар взмахнула руками, ударив себя по юбкам. Тогда Баси ушла к себе, словно желая избежать разговора. Выпив на кухне стакан воды, Мар последовала за ней в комнату. Баси стояла у кровати, складывая вещи в старый мешок из рафии, с которым приехала.

– Что это ты делаешь?

– Я ухожу к нему, сеньорита.

– Нет! Ты не обязана! Что… Что он тебе сказал? Опять тебе угрожал? Что он выдумал на этот раз? Ну же, ответь!

Баси с минуту колебалась. Затем присела на кровать, сложив на коленях руки.

– Не угрожал он мне, сеньорита. Он простить его умолял. Опустился на колени и заплакал, как дитя. Сказал, что раньше не мог, потому что людей вокруг опасался. А еще сказал, что любит меня и что очень раскаивается в своих поступках, что из-за желания иметь детей он словно ослеп, но теперь он знает, что вины моей в том нет, что людям свойственно ошибаться…

– Не все люди