Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн Страница 27

Заканчивая с узлом, я случайно поднял голову и обнаружил, что кто-то стоит в дверном проеме. Приглядевшись, я опознал слепую Тирезию, с которой был давно знаком; много лет я пребывал в уверенности, что именно она заботилась обо мне, когда я, малыш в ту пору, потерялся, и родители долго искали меня. В деревнях нашей округи старше Тирезии никого не было, и все благоговели перед ней, не в последнюю очередь потому, что ее покойный муж Ах-Пу был глубокоуважаемым ахавом, одним из наиболее любимых нами, прежде чем иной мир призвал его к себе.

Когда я подрос, Тирезия, несмотря на свое слабое зрение, научила меня читать иероглифы майя, и я с наслаждением рисовал крошечные картинки с иероглифами и даже составлял из них послания, что поспособствовало распространению письменного сообщения среди нашего народа. Накрепко я запомнил изображения сотен слов и пользовался ими без запинок, но Тирезия знала на много тысяч слов больше, и для меня оставалось загадкой, как ей с завидной легкостью удается рисовать иероглифы, если она не видит, что выходит из-под ее пера.

– Сын Манрава, – сказала она, входя в дом; ее появление застало меня врасплох, но я успел сбросить удавку на пол себе под ноги. – Ты не работаешь сегодня? Заказы иссякли?

– То время, когда я шил сандалии, осталось позади, жена Ах-Пу, – ответил я, – да пребудет память о нем в вечном сиянии славы.

Тирезия хмыкнула насмешливо и сказала:

– Женщины расстроятся, услыхав о закрытии мастерской. – Моя гостья уселась на деревянной скамье, тянувшейся вдоль стены. – Ты ведь знаешь, как они ценили твои изделия, эти тщеславные создания. Женщины используют твое мастерство в ущерб своим мужьям.

Я пожал плечами. Пресловутым тщеславием заражалось все больше наших людей, чему моя работа лишь способствовала.

– Твоя жена потеряна для тебя в этом мире, – продолжила Тирезия, – и ты решил, что тебе незачем больше жить. Я права? – Я не сводил с нее глаз, но не отозвался ни единым словом. – Я пришла сюда, потому что мне приснилось, будто ты умолил Иш-Таб выдернуть тебя из этого мира и перенести на небеса.

– А если и так? – спросил я, впечатленный ее пророческим даром, но отнюдь не собираясь позволить ей свернуть меня с избранного мною пути. В конце концов, среди нашего народа самоубийство через повешение считалось весьма достойным деянием, а не позором.

– Латра была доброй женщиной. – Грусть слышалась в голосе Тирезии. – Она приносила мне еду с рынка, когда я недомогала, и втирала шелковистую мазь в мои руки и ступни. Она не заслужила, чтобы великое землетрясение отняло ее у нас. Но других тоже отняли. Многих других. И теперь их любимые учатся жить с этими утратами.

Я кивнул. Верно, не один я скорблю, но меня это нисколько не утешало.

– Что ж, готовь мне петлю, сын Манрава, – вздохнула Тирезия, и я с удивлением покосился на нее.

– Не понимаю, – сказал я.

– Мой внук тоже погиб в великое землетрясение. Ты не знал?

Я покачал головой.

– Так что готовь еще одну петлю, – повторила она. – Я вознесусь на небеса вместе с тобой. Я прожила долгую жизнь. Наверное, пора взглянуть, что за чудеса поджидают меня в следующей жизни.

– Этого я не могу сделать, – я опять помотал головой, – не помощник я вам в этом деле, Тирезия, жена Ах-Пу.

– И почему же?

– Вы стары, – объяснил я. – Ваше время почти закончилось. Боги сами позовут вас, и довольно скоро. Вам не нужно идти моим путем. Вам будет чересчур больно.

– Несколько мгновений, не дольше, – ответила Тирезия. – Зато потом снизойдет умиротворение. Разве не этого мы все ищем? Не умиротворения?

Подняв веревку с пола, я теребил ее то с одного конца, то с другого.

– Я прошу только тишины. – Слова застревали в горле, потому что я глотал слезы. – Больше мне ничего не нужно. В моей голове лишь одна Латра, разве что во сне я не думаю о ней. Но стоит проснуться, и я могу думать только о том времени, когда мы были вместе, и о том, что отныне общих воспоминаний у нас никогда не появится. Боги ограбили меня.

– И почему же они так поступили, сын Манрава?

– Не знаю.

– Знаешь. Спроси себя.

– Не знаю, – глядя в сторону, упорствовал я.

– Жизнь за жизнь, – сказала Тирезия.

Холодок пробежал по моей спине. Что ей известно о преступлениях, запятнавших мою совесть, пусть они и были справедливым возмездием? Никто, кроме моей сестры, не был в это посвящен. Даже моя жена.

Подавшись вперед, Тирезия взяла мою руку в свою. Кожа у нее была холодная, плоть тонким слоем обтягивала костлявые пальцы.

– Ты не должен сдаваться. – Голос ее звучал решительно и строго. – Впереди у тебя еще много жизней, сын Манрава. Я вижу их все. Настанет день, когда ты заживешь среди звезд.

– Единственное место, где я буду жить, – мир иной, – ответил я, помогая Тирезии подняться и провожая ее до двери. Мне отчаянно хотелось избавиться от нее.

Вздохнув, она погладила меня по щеке ладонью, плоской, без выпуклостей и впадин. Сейчас бы закрыть глаза и уснуть, мелькнуло у меня в голове, но Тирезия уже вышла за порог и, опустив голову, зашагала по дороге. Я оглядел свою мастерскую, посмотрел вверх на крышу, достаточно крепкую, чтобы выдержать вес падающего тела. Выбрал подходящее местечко, взял гвоздь, крюк и взобрался по лесенке, чтобы вбить их в деревянный настил.

Убедившись в надежности крюка, точно под ним я поставил табурет, ступил на него и сунул голову в петлю. Закрыл глаза, медленно вдохнул и прошептал имя моей жены.

Венгрия

453 г. от Р. Х.

Яснял платье с крюка и аккуратно надел его на деревянный манекен, стоявший посреди мастерской. Трудно было не гордиться моим самым изысканным творением на сегодняшний день. Для платья я взял четыре наипрекраснейшие материи – шелк, атлас, камку и лампас[46] – и простегал их золотыми нитями с вкраплениями серебряных, добиваясь искристого блеска. Подол был усыпан драгоценными камнями, расположенными так, чтобы в каждом отражалось пламя свечей, а сочетание цветов, которое я выбрал, – кроваво-красный подол в противовес девственно белым рукавам – был доселе невиданным, если не сногсшибательным. Отступив на шаг, я пристально вглядывался в мое творение, испытывая наиболее человеческое из всех чувств – тщеславие. Определенно, я был самым искусным портным