Золото Омейядов. Часть первая - Ортензия Страница 25

— Да что вы, Дюпре, словно Данте, воспевающий Беатриче, — зазвучал голос Шарля, назвав имя незнакомца.

Да ещё как! Начитанный товарищ. Кто такой Данте, я предполагал, но вот насчёт Беатриче оказался полным профаном. Дважды начинал читать его «Ад», но так и не осилил.

— Тут всё просто: у туземца нет худшего врага, чем туземец из другого племени и говорящий на другом диалекте. Мы в этом имели удовольствие убедиться благодаря барону. А Анри я знаю как честного и благородного товарища. И раз вы здесь, значит, он имел случай убедиться, что на вас можно положиться. А у вас всё так, потому что вы одеваетесь на фламандский манер, нежели на французский. И в таком случае прекратите лишние разговоры и давайте послушаем, что скажет господин барон.

Не разговор, а срань какая-то! Неужели в XVII веке разговаривали в Европе таким образом? Язык батутси в этом случае был гораздо богаче.

«Нельзя быть сумасшедшим и есть пиноле одновременно», — кажется, это сказал монах.

Поплескал в голове это выражение. Что имел в виду святоша, или это из какой-то проповеди? Или то, что в сумасшедшем доме не подают пиноле?

Элен, увидев мою мозговую активность, улыбнулась и негромко пояснила:

— Это означает, что нельзя делать два дела одновременно.

И где логика?

Пока отвлекался, упустил нить разговора. А в это время говорил де Лабом:

— А мне кажется, что они хуже язычников. Мой отец как-то пустился в чересчур рискованное торговое предприятие и полностью прогорел. И не прошло двух недель, как явились конторщики, счетоводы, сборщики налогов и мигом оставили нас на улице.

— И мой старший брат вёл слишком разгульный образ жизни. В конце концов, все станки мануфактуры ушли в уплату налогов, и всё закончилось полным разорением. Обладай он хоть крупицей здравого смысла, или если бы я на тот момент находился в Булони, я бы узнал незамедлительно, а так известие достигло меня слишком поздно, — ответил Шарль. — Но мы всё не о том.

— Да перестаньте есть и слушайте внимательно, о чём я говорю, — заявил Дюпре. — Мачака готова! А эти туземцы потеряли тюк с посудой не меньше чем на 150 пистолей. Салфетки тончайшего дамаска. Зачем следовало вообще брать с собой столь дорогие блюда из серебра? Я слышал, что только евреи умеют развивать города, и денег у них всегда есть, и сколько надо.

— Перестать есть? — раздался в ответ удивлённый голос. — Но неужели вы думаете, что я не в состоянии есть мясо и слушать одновременно? Запросто могу. Но, может, мы переменим тему о евреях? Как по мне, я никогда в жизни не видел живого еврея.

— О! Вам повезло. Евреи… от них такое зловоние, — подытожил Дюпре.

Сказал, как о трупах… Или они действительно сильно воняли в XVII веке? А вообще, признаться, я совершенно потерялся в их разговоре. Скакали с одной темы на другую и обратно и как говорил мой знакомый: «Ничего не понятно, но очень интересно».

— А вы видели солдат этого монастыря? Сплошь красавицы. Неужели среди такого количества женщин нет ни одной греховодницы? — перешёл на новую тему де Лабом. — Нет, ну право. Он же не евнух, неужели среди этих дев не найдётся ни одной шлюхи? Совершенно не верится. Меня в дрожь берёт, когда вспоминаю их лица. Право же, закончим экспедицию, куплю кенсингтонский ковёр и женюсь.

Улыбнуло. Сразу вспомнилось крылатое выражение Крамарова из старой комедии: «Пошью себе костюм с отливом и в Ялту».

— И я, пожалуй, остепенюсь, — сказал Шарль. — Уверен, меня в Тоскане примут вполне благосклонно. Займусь транзитной торговлей: рынки, ярмарки. Буду поставлять мавританские золотые изделия, цветное сукно, пряности. И никаких опасных приключений, а уж на этот край — ни ногой. Есть полусырое мясо мне изрядно надоело. Настой из отрубей, баранье мыло… Хочу форель с имбирной подливкой, кур в миндальном молоке.

— И всё же нужно определиться касательно наступательных действий. Я абсолютно против пускать вперёд зулусов, ибо они могут сотворить такое, что половину, если не более, ценного товара мы упустим. А мне знаком один голландский купец и негоциант. Он хорошо нам заплатит, он не скупердяй, точно вам говорю. Он совсем не скупердяй. Вот в это можете мне смело верить, уж я это точно знаю. Отблагодарит нас щедро за таких красоток. Я лично видел, как он приобрёл двух годовалых жеребцов, которые не стоили и 40 франков, а он выложил за каждого по 50 марок веронским серебром. И не торговался. Точно вам говорю. Барон, вас не затруднит подать вазу со сластями и абрикосовое варенье?

— Абрикосовое варенье? У них есть абрикосовое варенье? — Элен так громко зашипела мне в ухо, что оно едва не свернулось в трубочку.

Я глянул на блондинку и замер в удивлении. Как она раздувала ноздри! Ей могла позавидовать любая кобыла, а наши гости должны были мне спасибо сказать. Дай я сейчас Элен пулемёт, и она без раздумья перестреляла бы их всех за эту банку, а Дюпре прикончила бы с особой жестокостью. И это она ещё не знает, что за сласти в вазочке!

— А я думаю, нужно отправить две дюжины зулусов, и после войдём сами, — сказал барон после небольшой паузы, которая возникла, вероятно, из-за поедания этого самого варенья. — Что-то я не заметил, чтобы его бросило в трепет, когда они потрясали копьями. Стоял, будто его вообще ничего не касается.

— Не был он смирен, — подтвердил голос монаха.

— Это всё пустое. Нельзя пускать зулусов, иначе они сотворят с ними Бог знает что, — продолжал настаивать на своём Дюпре. — Вы сами могли видеть на рынке Танжера, каких рабынь продают. Ни о каком сравнении быть не может. А вдруг этот туземец увёз драгоценные каменья в своё королевство? С чем мы останемся? Нет, я категорически против и готов пойти первым. Увидите, как я быстро объясню ему, как следует приветствовать дворян из Франции. Зулусов вперёд, а что они там натворят? А ведь этих женщин можно очень задорого продать. За таких красавиц нам хорошо заплатят. Нет, нет и нет! Имею слово не хуже вашего. Всё, что вы говорите, — всё некстати, совершенно неразумные рассуждения.

Драгоценные камни? Вот уж действительно непруха. Элен и Дженни теперь двумя лопатами всю территорию перекопают