Крах дипломатического «Согласия» - Александр Владимирович Быков Страница 20

На следующее утро все главы посольств и миссий были извещены о необходимости прибыть на Фурштадскую, 34 в американское посольство для составления коллективного ультиматума. Первоначально Френсису думалось, что они пригрозят Советам коллективным отъездом, но потом он решил, что президент Вильсон вряд ли будет в восторге от этой идеи и решил смягчить тон письма до уровня дипломатического протеста. Так и сделали.

– Я желаю говорить с Лениным лично, – телефонировал американец в Смольный.

Лидеру большевиков просьбу дуайена дипломатического корпуса передали и ближе к обеду он отправил Френсису вежливую записку о том, что будет готов говорить с американцем по телефону в два часа пополудни, а в четыре часа сможет принять его в своем кабинете в Смольном.

В записке как бы издевательски был обозначен номер кабинета – 81, как будто в Смольном не знали, где заседает вождь пролетариата.

Предложение Ленина снова бурно обсуждалось в посольствах. Некоторые дипломаты предлагали явиться в Смольный представительной делегацией, Френсис не разделял эту идею. Новый звонок из Смольного разрешил все сомнения. На встречу с Лениным идут только главы посольств.

– Год назад в этот же день мы спешили на прием к императору, а теперь вот идем к Ленину, – с иронией сказал американский посол.

Около четырех часов пополудни вереница черных посольских авто остановилась у ворот Смольного института. Французский посол Нуланс, прежде не бывавший в этом гнезде большевизма, был так поражен увиденным, что тем же вечером написал в дневник о безумно запущенном состоянии особняка. После разговора с де Робиеном о будущих мемуарах, он решил написать книгу воспоминаний о службе в большевистской России. История с графом Диаманди обязательно должна украсить страницы будущей книги.

Дипломаты в количестве двадцати человек вошли в комнату. Ленин приветствовал гостей. Вождь большевиков был вежлив, но в его речи явственно ощущались победные нотки.

– Какой триумф мысли, – сказал он по-французски, обращаясь к Нулансу, – я вижу здесь всех тех, кто еще недавно отказывался иметь с нами хоть какие-то дела. Ну что же, присаживайтесь, господа, – Ленин указал рукой на деревянные стулья и скамьи, находившиеся в комнате, – располагайтесь.

Дипломаты последовали приглашению. Двери в комнату плотно закрыли. Сопровождавшие первых лиц сотрудники остались в коридоре. Дипломаты все без исключения видели вождя мирового пролетариата впервые. Каждый старался составить для себя мнение о Ленине.

«Маленький человек с огромной головой, смеющимися с татарским прищуром глазами», – подумал Нуланс. В облике вождя пролетариата он нашел решительные и волевые черты. «Такими как раз и бывают лица гениев! Хотя в его облике есть нечто варварское, этот слегка приплюснутый нос, характерные рот и подбородок».

Совсем иначе увидел вождя большевиков посланник Великобритании Линдлей. Он только что остался за главного в британском дипломатическом представительстве, и саммит с лидером большевиков был для него первым самостоятельным дипломатическим казусом.

Ленин показался Линдлею «невысоким довольно невзрачным мужчиной с маленькой бородкой». Англичанин долго присматривался к нему, рассчитывая найти хоть какие-то признаки железной воли, заставляющие Ленина повелевать своей партией, как укротитель повелевает львами, но тщетно, ничего не выдавало в нем этих качеств. Френсис вообще не оставил потомкам своего мнения о личности Ленина.

В политическом окружении большевистской верхушки русских почти не было. Один из тех, что остался с Лениным в комнате, господин по фамилии Залкинд, еврей. Ему бы гешефт делать с братьями по крови где-нибудь в Нью-Йорке, Лондоне или Париже, а он здесь, весь отдал себе революции, сразу видно, что фанатик. Залкинд взял на себя роль переводчика.

Рядом с ним дипломаты увидели черноволосого мужчину восточной наружности. Он был скромен, смотрел внимательно, у него, как и у Ленина, в глазах хитринка.

Мог ли знать тогда кто-нибудь из дипломатов, что встречался глазами в тот день с будущим «отцом народов» товарищем Сталиным, в 1918 году комиссаром по делам национальностей. В те дни он был всегда рядом с Лениным, друзья и враги единодушно признавали, что председатель Совета народных комиссаров постоянно нуждался в услугах этого «симпатичного грузина».

Как только двери в кабинет захлопнулись, Френсис поднялся и на английском зачитал Ленину коллективный меморандум. Залкинд, как и полагалось по протоколу, перевел текст на французский. Особой необходимости в этом не было, все присутствующие, включая Ленина понимали оба языка.

Френсис говорил о недопустимости ареста дипломатов:

– Существуют международные нормы, и каждая власть, если она считает себя государственной властью, должна эти правила уважать, – настаивал он.

– Но румыны арестовали и убили несколько наших революционных товарищей и должны понимать, что это не останется безнаказанным, – возражал Ленин.

– Дипломаты не ответственны за подобные инциденты, – понемногу закипал Френсис, – мало ли что случается. У них всегда особый статус и иммунитет!

Американца поддержал Нуланс. Он потребовал немедленного освобождения Диаманди. Француз говорил долго и красноречиво, завершив свой монолог заявлением о том, что если Диаманди не будет освобожден немедленно, дипломатический корпус в полном составе уедет из России.

Френсис, услышав это от француза, поморщился. Ему не понравилось, что Нуланс берет на себя смелость решать за всех. Слова французского посла оставили вождя большевиков равнодушным.

Американец снова взял слово.

– Вы, – обращаясь к Ленину, напирал он, – пытаетесь создать правительство в России. Арест Диаманди кроме вреда ничего не принесет вашей власти, во всем мире узнают об этом и осудят вас.

– Не будет ли лучше месье Диаманди побыть в тюрьме, чем русским и румынским солдатам перестрелять друг друга? – спросил Ленин и, выдержав паузу, добавил, – но если румынский посланник будет освобожден, дают ли Соединенные Штаты гарантию, что Румыния не станет воевать против Советской России.

– Нет, конечно, – окончательно потерял терпение Френсис, – кто может дать такие гарантии.

– И тем не менее, подумайте! Мы должны обсудить этот вопрос с товарищами из Совнаркома, потом я вам телефонирую и сообщу результат, – сказал Ленин.

В этом момент многим из присутствующих показалось, что вождь большевиков своим спокойствием и рассудительностью победил целый дипломатический корпус. Даже его уступка и обещание решить вопрос после совещания с соратниками выглядела скорее как милость, а не была суровой необходимостью, вызванной встречей на высшем дипломатическом уровне.

Неожиданно, уже под занавес встречи, с места вскочил сербский посланник Мирослав Сполайкович. Большую часть жизни он прослужил в Петербурге и как никто мог похвастаться знанием России. Сполайкович крайне возбужденно заговорил по-французски.

– Моя страна, Сербия, – сказал он с надрывом, – принесена в жертву интересам Антанты и покорно несет свой крест, она оккупирована войсками Центральных империй[5], а правительство короля Петра находится в изгнании. Несмотря на это, сербы продолжают воевать в составе союзных армий на Балканах. Вот пример