Ольвия - Валентин Лукич Чемерис Страница 18

уже поднимались на возвышенность, где стояла старая, почерневшая сторожевая вышка с сухим хворостом и костями животных наверху. К вышке был приставлен длинный шест с намотанным на конце пуком соломы, которым в случае тревоги и поджигали хворост. В тени вышки, раскинув руки и ноги и подложив под голову колчан со стрелами, храпел простоволосый скиф с голым животом. Неподалеку пасся его конь.

Один из всадников, выхватив лук, прицелился и пустил стрелу, которая со свистом вонзилась в траву у самого уха сонного дозорного. Тот тут же вскочил, будто его подбросило, и хрипло закричал:

— О-о!.. Я слышу пение скифской стрелы у своего уха. Ара-ра, скифы! С добычей!

— Кто у тебя десятник? — сердито спросил Тапур.

— Сколот, знатнейший вождь, да дарует тебе Папай тысячу лет жизни! — уже без особой бодрости ответил дозорный.

— Передай десятнику Сколоту, чтобы он тебя как следует отстегал треххвостой нагайкой! А если во второй раз будешь спать, стрела может вонзиться в твое ухо, и ты рискуешь оглохнуть навеки!

И хлестнул нагайкой своего коня.

Ольвия едва поспевала за своим вождем.

Она остановилась на краю возвышенности.

Взглянула и на миг даже зажмурилась: вся долина была забита войлочными кибитками, и лишь на пригорке, где было посвободнее, виднелись белые и черные шатры. Отовсюду в долину спускалось множество троп, пробитых людьми и конями; добежав до крайних кибиток, они исчезали, словно растворялись на дне морском. Казалось, что это застывшее море кибиток вот-вот зашевелится, закружится в беспорядочном вихре, и кибитки начнут давить и крушить друг друга. А еще Ольвии показалось, что никто — ни зверь, ни человек, — нырнув в этот лагерь, уже не сумеет выпутаться на волю и навсегда останется его пленником. Такая же печальная участь ждет и ее — отныне бранку скифского стана.

И на мгновение ей стало страшно, и захотелось скорее, пока они еще не погрузились в это море кибиток, повернуть коня назад и гнать его, гнать прочь, туда, где простор и воля…

Но, взглянув еще раз, Ольвия немного успокоилась: каждая кибитка стояла на своем месте, между ними вились тропинки, на которых играли дети, бродили козы и овцы, то тут, то там мелькали всадники. Вот уже и разведывательная сотня ворвалась в кочевье, взбудоражила всех, и навстречу войску бегут женщины в ярких нарядах и нагие, загорелые дочерна дети.

Спустившись с возвышенности, войско вытянулось и, извиваясь, как гигантская змея, подходило к кочевью. Миновали Три Колодезя на перекрестке, срубы которых были выложены из камня, и подъехали к окраине, где в рваных шатрах или просто в утлых шалашах жили беднейшие скифы. Здесь, на окраине, начали становиться лагерем всадники других родов, в само же кочевье, в окружении женщин и детей, вошли только свои.

Тапур с Ольвией, в сопровождении воинов и слуг, попетляв между кибитками, поднялись на пригорок, где в окружении богатых юрт старейшин и знатных мужей большим полукругом стояли десять белых шатров вождя.

Неподалеку от самого большого и пышного шатра, над которым на копьях реяли конские хвосты, на земле был выложен белым камнем круг. Внутри этого круга на старом, потрескавшемся камне лежали бронзовая секира и нагайка — символы родовой власти Тапура.

Они спешились. Слуги мигом забрали коней и, накрыв их попонами, повели в долину — остыть после долгого пути, а Тапур и Ольвия остановились перед кругом.

Скифы плотно окружили пригорок с десятью белыми шатрами. Между ног у взрослых сновали дети и тыкали в Ольвию пальцами.

— Вон… чужачка.

Загадочную иноземку разглядывали и скифянки.

Новая жена их вождя в скифском наряде: в остроконечной шапочке, отороченной мехом выдры, на спину, поверх алой куртки, ниспадает покрывало с золотыми бляшками, на ней шаровары, на ногах — мягкие сафьянцы. Лицо ее чуть вытянутое, чистое, нежное, немного смуглое, с тонкими бровями, что взлетают над лбом, как два крыла, с живыми глазами, красивым ртом, с губами, будто нарисованными… Красивая, холеная, не опаленная степным солнцем, не обветренная горячим ветром… Что и говорить, завистливо вздыхали скифянки, умеют гречанки следить за своим лицом. А вот поживет с ихнее в степи — куда и денется ее красота, полиняет, выгорит на солнце и на ветру…

Из-за спин женщин выглядывают девочки в маленьких шапочках, из-под которых на плечи и спину ниспадает множество косичек с разноцветными лентами. Их блестящие глазенки полны любопытства и восторга: красивая чужеземная женщина, красивая! Вот бы и нам такими стать!

И вот Тапур ступил в белый круг, взял в руки боевую секиру своего отца, потряс ею над головой и крикнул:

— Я вернулся, сыны боевого клича «арара»!

— Арара! — отозвался род.

Тапур положил секиру, взял родовой нагай, что передавался из поколения в поколение, и щелкнул им.

— Я вернулся, скифы!!!

И сородичи покорно склонили головы перед вождем с нагайкой в руках.

Тапур положил нагайку в круг, гордо выпрямился и красовался перед своим родом, покорно склонившим головы.

Затем к вождю подошли седобородые старейшины, поклонились ему и что-то говорили, но Ольвия не прислушивалась. Ее внимание привлекли четыре девочки лет десяти-четырнадцати в ярких платьицах, в остроконечных шапочках, с бесчисленными косичками. Они не сводили с вождя восторженных глаз. Но вот ритуал встречи закончился, и девочки, подбежав к вождю, смутились и, толкаясь, стали прятаться одна за другую.

— Что, сороки мои? — улыбался им вождь ласково и тепло.

— Здоров ли ты, отец? — зазвенели девичьи голоса. — Да дарует тебе бог Папай силу!

— Я-то здоров, а вы, сороки, здоровы ли?

— Здоровы, здоровы, отец, — заулыбались девочки. — И очень, очень ждали тебя из похода. Тебя так долго не было.

— Растете же вы… — ласково говорил вождь. — Точно козочки…

Девочки прикрывали рукавами личики, стеснялись, пальцами босых ног что-то чертили на земле.

— Вот и хорошо, что вы здоровы, сороки мои.

Ольвия с удивлением отметила, до чего же нежен голос у этого людолова. Она даже поверить не могла, что у него может быть такой ласковый и добрый отцовский голос.

Тем временем вождь развязал кожаный мешочек и достал из него горсть золотых бляшек.

— Это вам, сороки, чтобы и вы так же сияли на солнце, как эти бляшки!

— Спасибо тебе, батюшка!.. — Девочки расхватали золотые бляшки и с радостными криками побежали в крайний шатер, правда, мельком зыркнув на белолицую чужестранку. И даже успели показать ей язычки: ага, мол, нам отец золотые бляшки подарил, ага!..