13-й демон Асмодея. Том 4 - Алексей Игоревич Ильин Страница 45

Более того, я подозреваю, что мысли об убийстве Николая Довлатова прочно поселились в головах у каждого курсанта нашего курса. И то, что Мазгамон был всё ещё жив, объяснялось только тем, что мы никак не могли выбрать метод его умерщвления, наиболее болезненный и жестокий.

Самое смешное, как шепнул мне Валерка Малышев перед отбоем, Довлатов всегда был таким оленем, но после стажировки просто сам себя превзошёл. Я только что-то промычал в ответ. Ну, не говорить же молодому князю, что Довлатов одержим демоном-неудачником, и оттого все его нелепые выходки стали гипертрофированными. А вообще, Мазгамон и Довлатов, похоже, нашли друг друга. Вместе они составили весьма органичный симбиоз, куда там с Юрчиком.

Началось всё с того, что нам весьма непрозрачно напомнили, что учимся мы всё-таки в военной Академии, и после выпуска станем военными врачами. Последний год обучения подразумевал некоторые послабления, но совсем уж расслабиться нам не давали. Так, например, после защиты стажировки мы все вышли на улицу, где нам вручили мётлы и отправили приводить плац в порядок.

— Я не понимаю, какого хрена мы должны здесь что-то мести, — раздался рядом со мной раздражённый голос. — Мы же врачи.

— Ты — не врач, — очень тихо, чтобы только он меня услышал, прошипел я. — Мети плац, придурок. Чем быстрее управимся, тем для нас всех будет лучше.

— Нет, ты мне объясни, — пробурчал Мазгамон, вставая рядом и опираясь на метлу.

— Мы военные медики, что тебе непонятно? Или ты не видел, как в легионах траву красят? — прошептал я, отодвигая его с дороги.

— Да плевать я хотел на легионеров, — возмутился Мазгамон. — Я не…

— Довлатов! — к нам подошёл Белов. — Почему стоим?

— А почему я должен…

— Понятно, опять начинаешь. А я думал, что ты это уже перерос, — Белов покачал головой, а я заметил, как к нам начали подходить остальные курсанты, интенсивно подметая в нашу сторону. На Мазгамона косились, видимо, Довлатов действительно не в первый раз так чудил. — Курсант Довлатов! Для тебя отдельное задание! — рявкнул Белов и вытащил из кармана горсть шелухи от семечек. После чего бросил их себе под ноги и протянул Мазгамону лом. — А вот и твой инструмент, Довлатов. Приступай. Магию не применять, проверю, хуже будет.

— Чего? — Мазгамон смотрел на Белова и хлопал глазами. Потом перевёл взгляд на свою метлу, а затем на лом. — Вы издеваетесь?

— Довлатов, ещё раз ответишь в неуставной форме и познакомишься, наконец, с гауптвахтой, — ласково добавил командир. — Приступай. Взвод! Свободны! — заорал он, и мы тут же развернулись и направились в сторону каптёрки, чтобы сдать мётлы. К слову, метла Мазгамона осталась лежать на плацу, так что он вполне может воспользоваться ею, когда Белов отойдёт. Не будет же командир стоять над ним вечно. И это не магия, так что никакого наказания подобная находчивость за собой не повлечёт.

В казарме Малышев упал на свою кровать и заложил руки за голову. В помещении стояла тишина. Разговоры велись вяло, никто не рвался начинать беседу, способную втянуть всех курсантов.

— Ничего, мы все через это проходили, — спустя двадцать минут философски протянул Валера. — Лично мне всегда было интересно, почему Довлатов только к шестому курсу нарвался на лом, с его-то вечными залётами.

— Мы как-то засекали. Белов наблюдает ровно двадцать три минуты. Потом уходит, и можно взять метлу, подмести, отдать инструмент в каптёрку. Так что, через полчаса этот козёл вернётся. Хорошо ещё, из-за него нас всех не наказали, как обычно, — добавил Юрий Вяземский, лежащий, как и Малышев, на своей кровати, заложив руки за голову.

— Погоди, год только начался, — заметил Малышев. — Да, на нашем балу я слышал одну неприятную новость. Говорят, что наш курс отправят на передовую. Точнее, не на саму передовую, а в приграничный госпиталь. Да ещё и на заставы ездить будем в порядке очереди. Вроде там уже неопасно, дело к подписанию мирного договора идёт, а пороху мы должны слегка нюхнуть.

— Ну, — Вяземский сел на кровати, спустив ноги на пол, — если засчитают за боевой опыт, то почему бы и нет. Боевая выслуга высоко ценится, да и обязательный срок службы сильно сокращается.

— Да, я тоже об этом подумал, — сказал ещё один курсант, чьего имени я пока не знал, хотя во время защиты старался всех запоминать. — Главное, чтобы линия фронта за это время к нам не приблизилась, а то получится, что будем раненых защищать: в одной руке скальпель, в другой пистолет.

Он замолчал, и снова наступила тишина. Мне даже показалось, что кто-то из соседей засопел. Мысли текли вяло, заняться было особо нечем. Читать не хотелось, а прикасаться к справочникам я себя сегодня точно не заставлю. Но хотя у меня есть что изучать. Устав сам собой не прочитается, и Мазгамону не внушится.

— Давыдов, а ты что молчишь? — спросил меня Вяземский.

— А что я могу ответить? Если нас захотят в какую-нибудь дыру запихать, то спрашивать наше дозволение точно не будут, — я пожал плечами и посмотрел на часы, прошёл уже почти час, а Мазгамона всё ещё не было. Неужели Белов изменил своим привычкам и решил проучить Довлатова по полной?

— Да, уж тебе ли не знать, — протянул Малышев. — Но, с другой стороны, что тебе какая-то застава после Аввакумово?

Остальные курсанты начали подтягиваться, образуя полукруг. Они смотрели на меня с таким откровенным любопытством, что я даже слегка растерялся, а потом ляпнул первое, что в голову пришло:

— Да ладно Аввакумово, там ещё нормально, жить можно. А вот Петровка — это деревня в Аввакумовском кусту. Стоит на самой границе Мёртвой пустоши. Вот это да, мрак беспросветный. Но когда мы с его высочеством Дмитрием драпали с этой самой Мёртвой пустоши, а потом его ранили, и я в ужасе мчался в Аввакумов, — вот тогда было страшно. — Самое главное, я прекрасно понимал, если я его живым не довезу, то лучше бы мне вообще не родиться.

— Так значит, это правда, что ты полостную операцию цесаревичу делал, — выпалил граф Конев, глядя на меня с нескрываемым любопытством.

— А что мне ещё делать оставалось? — я развёл руками. — Благо, анестезиолог в больнице был. Он с Дмитрием