Два месяца в лесах - Джозеф Ноульс Страница 14

Совершенно безразлично, что скажут или подумают обо мне люди. Я действительно прожил в лесах несколько недель, и этим совершенно достаточно доказал возможность первобытной жизни в лесу, — что и требовалось доказать.

В упомянутую ночь, это было вскоре после поимки медведя, я твёрдо решил отправиться утром к Кинг-энд-Бартлеттским лагерям.

При всём моём презрении к мнению людей я всё же задумался о том, как отнесутся к моему возвращению спортсмены. Конечно, они встретили бы меня дружными возгласами: «Вы сделали достаточно много, м-р Ноульс, и никто не может упрекнуть вас за то, что вы не дотянули до конца срока!».

От этой фразы «не дотянули до конца срока» — я бы никоим образом не мог отделаться по возвращении к людям. Никого бы не удовлетворили достигнутые мной результаты: всякий только бы и делал, что брюзжал по поводу невыполненного мной условия.

Быть может, те несколько дней, которые отделяли меня от установленного срока, не могли бы ровно ничего прибавить к ценным результатом моего опыта; всё же моё бегство занимало бы главное место в умах людей, отодвигая на задний план ценность моего опыта.

Таким образом я потерпел бы полную неудачу в моей попытке сделать благое дело.

Последняя мысль приводила меня в отчаянье; в своем стремлении избавиться от неё я горячо принимался за какую-нибудь тяжёлую физическую работу. Труд и в самом деле давал мне известное облегчение. Я откладывал своё бегство со дня на день.

Когда наступала ночь, приносившая мне невыносимую пытку, я снова говорил себе: «Это моя последняя ночь в лесу! Одна — единственная ночь!». Таким образом проходили сутки за сутками.

Никогда до сих пор, я не представлял себе сколько-нибудь ясно, какая глубокая пропасть отделяет наших первобытных предков от современного культурного человечества. Из тех низин примитивного существования, до которых я намеренно снизошёл, я мог видеть всю многогранность и сложность высот современной цивилизации.

Наиболее тяжкое искушение выпало мне на долю утром 28-го августа. Я шёл к ручью и как только вышел из-за кустов, увидел человека, который опустился у ручья на колени, чтобы напиться.

Это был человек! Я был так поражён, что не мог двинуться с места. И как раз, когда я готов был повернуться и ринуться в чащу, он увидел меня.

Человек вскочил на ноги и стал пристально разглядывать меня. Затем он воскликнул:

— Алло! Это ты, Джо?

Но в его голосе послышалось сомнение.

Я впервые видел этого человека, но почувствовал непреодолимое желание заговорить с ним.

«Произнеси одно слово, и всё будет кончено!» стремительно пронеслось у меня в мозгу: «Всё будет кончено!».

Простояв несколько мгновений молча, я круто повернулся и вошёл в лес.

Очутившись за деревьями, я поглядел сквозь ветви и увидел, что человек пошёл налево и вскоре скрылся.

Больше я его не видел до той самой поры, когда я, наконец, вернулся к людям. Он оказался гидом. При второй нашей встрече он сообщил мне о впечатлении, которое я произвёл на него в лесу. Я показался ему подлинным дикарем с моей бронзовой кожей и дико спутанной бородой.

Случайная встреча с человеком ещё сильней растравила мои душевные раны.

Я нашёл в лесу пищу, огонь, кров, — но только не душевное спокойствие и удовлетворение.

С тех пор, как я убил медведя и раздобыл его шкуру, я никак не мог отделаться от мысли, что стражники, охраняющие законы об охоте, узнали о моём преступлении и преследуют меня. Я питал к этим охранителям закона далеко недружелюбные чувства. Но об этом я расскажу в другой главе. Пока же ограничусь рассказом о моих переживаниях.

После встречи с человеком у ручья я поспешил к своему шалашу и начал готовиться к уходу из этих мест. Я уложил в сумку все свои вещи и провизию: сушёные ягоды, копчёную рыбу и большой запас вяленого и копчёного мяса — я завернул всё это в медвежью шкуру и пошёл по тропинке, протоптанной животными.

Опасаясь, как бы встреченный мной человек не объявил о моём существовании всем людям в окрестности, я оставил записку в ветвях дерева у шалаша. Я извещал непрошенных посетителей, что навсегда покидаю эти места.

Опустив голову, я шёл вперёд и вперёд на протяжении многих миль. Не помню в точности, где я ночевал в эту ночь. Знаю только, что я спал, прислонившись спиной к стволу дерева.

На следующий день я построил шалаш на Северо-Западном склоне Медвежьей Горы. Этот шалаш был моей главной квартирой в течение известного периода.

Внутренняя борьба с самим собой, пережитая мной в лесах, оказалась далеко не бесплодной. Она дала новое направление моим мыслям. Я стал задумываться о драгоценном свойстве человеческого сердца — симпатии. Я думал о любви и сочувствии, в которых так нуждается городская беднота. Особенную жалость вызывали во мне необеспеченные семьи, принадлежащие к средним классам. Ко всем невзгодам и превратностям судьбы у них ещё присоединяются воспоминания о лучшем прошлом — в роде тех воспоминаний, которые отравляли мою жизнь в лесах.

Мне лично недоставало для полного счастья только одного — товарища, спутника! В роскоши и комфорте я ничуть не нуждался. Людское общество, вот — величайший комфорт!

Я испытывал муки духовного голода.

Я начал скитаться по необъятным пространствам, покидая свой шалаш на целые сутки. В дождливые ночи я забирался в какую-нибудь густую чащу. В ясную погоду спал где-нибудь под деревом.

В своих скитаниях я набрёл на два трупа ланей, убитых, по всей вероятности, дикой кошкой. В обоих случаях их кожа была до того растерзана, что я не мог ею воспользоваться.

Немного позже я нашёл третий ещё не успевший остыть труп лани. Очевидно, кошка умертвила её незадолго до моего прихода и, вероятно, скрывалась где-нибудь по близости в чаще.

Это была неожиданная находка! Лань была не велика, но кожа её была отлична; я мог использовать каждый клочок её.

Кошка не показывалась. Я начал искать по близости какой-нибудь острый камень, и скоро нашёл его. Шкура лани сдирается гораздо легче, чем шкура медведя. Прорезать её нетрудно, и она очень легко сдирается.

Покончив с работой и запасшись мясом, я отправился на поиски ночлега. Близость ночи теперь положительно страшила меня. С ней вместе являлись ко мне образы далекого, покинутого мира.

Я заночевал на этот раз под ветвями огромной сосны, поваленной бурей.

У меня была ещё одна шкура и запас мяса. Я решил не торопиться с возвращением