Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман Страница 39

Даже будучи ланкастерцем, Френсис питал мало сочувствия к Сомерсету. Для него герцог дважды стал Иудой. Он оставил Маргариту при Дареме, получив предложение о прощении от Эдварда Йорка, только чтобы пожалеть об этой присяге в минувшем декабре, почти год спустя после клятвы в верности, связавшей его с новым королем. Френсису произошедшее казалось вдвойне бесчестящим, что он и высказал отцу, согласившемуся с сыном, но сделавшему интригующее объяснение отступничества Сомерсета. Лорд Ловелл считал, - Эдвард Йорк казался настолько доброжелательным, настолько редко раздражающимся и любящим жизненные удовольствия, что народ склонялся больше к пристальному вниманию к его победам в спальне, закрывая глаза на равно значимые завоевания, совершенные на поле боя. Были и те, сказал Френсису отец, кто не мог поверить, что человек, так зависящий от собственных удобств и общества женщин, обеспечивал трону сохранность.

'Это оказалось роковой ошибкой, Френсис', подытожил он трезво, 'мрачным знаком для Генри Бофора, герцога Сомерсета, подтвердившимся, не успело миновать и пяти месяцев'.

Пятнадцатого мая Сомерсет встретился с Джоном Невиллом при Хэксаме, и эта встреча окончилась безоговорочной йоркистской победой, и невозможностью второго помилования. Раненный в битве, он попал в плен после ее окончания. Джон Невилл отвез его в городок Хэксам. Там, на рыночной площади, шпоры Сомерсета были сломаны, герб - отнят, а сам он - обезглавлен на виду у глумящейся толпы.

Йоркистское правосудие проявило себя быстро и смертоносно. Четверо других пленников подверглись казни в тот же день, что и Сомерсет. Семнадцатого мая еще пятеро погибли в Ньюкасле. На следующий день семеро ланкастерских мятежников лишились головы в Миддлхэме, и двадцать шестого мая - четырнадцать восставших отправились на плаху в Йорке. Сегодня еще двое должны были умереть в Миддлхэме, и Френсис понял, что его неотвратимо тянет к двери бойни. Ни один солдат не преградил ему дороги. Он решил, - можно рискнуть бросить взгляд внутрь, вероятно, даже посмотреть на двух осужденных заключенных. Френсис прокрался ближе, полностью напряженный в ожидании выговора. Никто не вышел. Мальчик собрал в кулак нервы, тихо проскользнув в открытый дверной проем.

Освещение внутри отличалось тусклостью, и пришедший из-под яркого солнечного света Френсис зажмурился, в первый момент различая очень мало. В затемнении стояла группа мужчин. Широкая деревянная плаха размещалась в центре помещения. На самой растянулся человек в положении, казавшемся невероятно неудобным. Понимание пришло к Френсису потом, хотя его мозг воспринимал фиксировавшееся глазами лезвие над головой коленопреклоненного мужчины, летящее вниз. Внезапно в мире ничего не осталось, кроме ужаса отделенной от тела головы, отлетевшей на солому, крови, хлынувшей на деревянный постамент, на труху, на палача и дергающегося создания, только секундами раньше бывшего телом живого человека. Френсис почувствовал ошеломление, отступил назад и помчался с бойни на залитый солнцем внутренний двор. Стоило ему выбежать, не дальше ряда конюшен перенесенное омерзение выплеснулось из сжатого судорогой горла мальчика. Бросившемуся на солому Френсису стало крайне плохо.

Прошло время. В конюшнях никого не появилось. Даже конюхи, казалось, исчезли. Френсис остался наедине со своим горем. Так как желудок больше не тревожил его своим содержимым, он поднялся на колени и переполз в пустое стойло, тихо там устроившись. Немного спустя Френсис заплакал.

Он потерял счет времени, в течение которого скрывался на конюшне. Пытался не думать, сохранить разум совершенно чистым, сосредоточиться исключительно на царапающем ощущении, создаваемом соломой на щеке, на едком запахе лошадиного навоза, на тихом ржании лошадей. Услышав, как в конюшню для расседлывания ведут скакунов, Френсис замер, попробовав держаться крайне тихо, следя за тем, как вновь прибывшие животные оказываются внутри, вытираются досуха служителями и пьют воду. Никто не направился в направлении того угла конюшен, где он находился, и, в конце концов, смех и добродушные подшучивания стихли. Снова воцарилась тишина.

Френсис с трудом сглатывал слюну. Изо рта шел отвратительный запах, и кислый запах рвоты, казалось, впитался в одежду и в кожу. Он перекатился, сел, затем, пошатываясь, стал подниматься на ноги. Стоило Френсису выйти из стойла, как он заметил, что был не один.

В изумлении глядя на него, там стоял другой паренек. Он был постарше Френсиса, но не выше ростом, худощавый темноволосый юнец с уздой в руке и лукавой гримасой на лице.

'Откуда ты появился?' - поинтересовался он с любопытством, но без проявления враждебности.

Френсис хранил молчание. Не было повода поддерживать внезапно завязывающийся разговор с этим чужаком. Единственное, чего хотелось, - покинуть конюшни, прежде чем другой мальчик обнаружит следы слабости желудка Френсиса и посмеется над ним, хотелось очутиться за тысячи миль от Миддлхэма и от всего его ненавистного населения, здесь проживающего. Он колебался, желая вырваться в дверной проем, но в коленях ощущалась слабость, лодыжка ныла. Как не крути, он опоздал. Френсис увидел, как другой мальчик кинул взгляд на грязную солому и заметил безошибочно различаемые следы дурноты.

Мальчик резко поднял глаза на Френсиса, рассмотрел, насколько белым и потрясенным тот был. Не успел Френсис сообразить, но собирается сделать новый знакомый, последний шагнул вперед и схватил его за локоть.

'Сюда', скомандовал он, и, не давая Френсису возможности возразить, потянул того к стогу сена рядом с дальней стеной.

'Усаживайся здесь', сказал мальчик, все еще в том же повелительном тоне, и, когда Френсис погрузился в стог, исчез внутри одного из стойл, вернувшись затем с ведром. Увидев его, Френсис оставил гордость, наклонившись, чтобы погрузить лицо в воду. Прополоскав рот, он сплюнул на солому и взял молчаливо протянутый носовой платок у своего спасителя.

'Спасибо тебе', пробормотал Френсис, неохотно вспоминая о правилах хорошего тона.

Мальчик уселся рядом с Френсисом на стог.

'Завтрак оказался настолько дурным?'

Френсис обратил на него подозрительный взгляд, но не смог отыскать злого умысла в сдержанном любопытстве собеседника.